Смахнув с койки какие-то бумаги, показал Евдокиму:
— Садись.
— Твою бы дикую хозяйку да на оборону Порт-Артура, ни один бы япошка не проник! Уж Пика так Пика… — сказал Евдоким.
— Ее зовут Епистолия Мокеевна. Она не дикая, хотя и не из тех, у кого душа нараспашку. Что мне и нужно. Кстати, после дела скрываться будешь здесь. Если, конечно, не попадешь в «романовскую гостиницу»…
— Она член организации?
— Нет, она вдова-чиновница.
— А знает, кто ты?
— Полагаю, что да. Однажды у нас с ней был разговор. Вы, говорит, так молоды, а занимаетесь революцией. Что понимаете вы в ней? Все понимаю, говорю. Странно, а я, говорит, жизнь доживаю, а увы! Почему это? Так вы, говорю, сами же ответили на свой вопрос: жизнь прожили… Возможно, возможно, сказала она. Завидую вашему счастью Дон-Кихотов. Но на меня можете рассчитывать, буду помогать, сколько хватит моей жизни. Хватит, — успокоил я ее, — царизм в агонии, умирать собирается. Тут она мне и сказанула: если, говорит, царизм только собирается, то вы, революционеры, умираете весьма усердно. Революция, как Уран — она поедает своих детей. И все-таки, говорит, Карфаген должен быть разрушен… Вот тебе и Пика. Ну, а ты как, готов? — спросил, меняя разговор, Череп-Свиридов.
— Да. Готов.
— А ну, покажи…
Евдоким двумя руками осторожно снял с головы щегольскую соломенную шляпу и так же осторожно положил на стол, предварительно сдвинув в кучу локтем грязную посуду. Череп наклонился, заглянул с любопытством внутрь шляпы: в ней искусно скрывался взрывчатый заряд, достаточный, чтобы разнести в клочья полсотни губернаторов. Всю эту хитрую штуку придумал Евдоким, ему же и предстояло применить ее сегодня против Кошко.
— Тяжеловата… Как ты ее терпишь на голове?
— Мало ли!.. Зато можно ходить без опаски и, когда нужно, снять для «поклона».. — подчеркнул Евдоким и прошелся по комнате. Глаза его были светлы и печальны.
— Ну, что же, Дунька, пойдем, пожалуй?
У Евдокима что-то вздрогнуло в груди.
Наступило напряженное молчание.
— Ладно, давай присядем, что ли, перед дорогой дальней… — сказал Евдоким, садясь на краешек койки.
— Хе! Впервые, что ли! — отозвался беспечно Череп и, усевшись рядом с напарником, сжал опущенные руки меж острых колен.
— Дай попить холодненькой, — попросил Евдоким, вставая.
— Воды? Чепуха! Вода для рыбы-раков, вино для женщин и мужчин, а мы… а мы, как это? В общем, выпьем, брат, водки. Не для храбрости — для души.
И он плеснул в залапанную кружку из бутылки.
— За упокой души раба божия Ильи Федоровича сиречь Кошко!
— Рано. Он еще жив-здоров, — возразил Евдоким, скривив губы.
— Нет, Дунька, вице-губернатор уже там… — показал Череп под ноги. — Остается сущий пустяк: убить его.
Выпили. Евдоким устроил на голове своей зловещую шляпу бережно, точно она стеклянная. Череп-Свиридов прищурился на него, щелкнул языком, сунул в карман свой испытанный смит-и-вессон.
— Все?
Евдоким торопливо улыбнулся. Пошли. Череп-Свиридов впереди, Евдоким за ним, чуть отстав. В обязанности Черепа входило «навести» Евдокима точно на цель в удобном месте и с таким расчетом, чтобы после взрыва оставалась возможность скрыться. Когда он вытащит белый платок, встряхнет и вытрет себе лицо — это и есть сигнал.
Выдерживая между собой условленное расстояние, бомбисты двинулись к Алексеевской площади: охота на Кошко началась. А между тем их подстерегали неожиданности. Ни организаторы акции, ни сами исполнители не думали, что похороны врага революции привлекут такую массу народа. Пихаясь локтями и напирая плечом, напарники с трудом протолкались к обочине тротуара, тесно забитого подростками и всякой другой мелюзгой. Вылезли вперед, но в спину им тут же заорали:
— Эй, ты, шляпа, куда выперся? Долой!
— Каланча, черт, присядь, что ли! Не маячь!
Вот это уж меньше всего нужно было приятелям — привлекать к себе внимание, да еще в момент, когда из-за угла здания губернского суда показалась похоронная процессия. Она развертывалась медленно, словно бесконечный пестрый рулон.