А позади шагах в трех брел с опущенным хвостом бурлацкий пес.
Струковский сад встретил сумраком и редкими прохожими. Что привело Евдокима в этот сад, сказать он не мог. Что-то сильнее его воли толкало сюда, к людям, которым он стал уже не нужен. Снизу, с веранды летнего помещения коммерческого клуба, доносились голоса: там еще пили и играли в винт. Евдоким присел на прохладную скамейку и долго молча смотрел на Волгу. На дорожке, грузно качаясь, показалось двое пьяных. Они громко и несвязно разговаривали. Возле скамьи Евдокима заспорили о чем-то. В одном из них он узнал «чиновника» Федора. Тот тоже узнал своего щедрого благодетеля и от избытка пьяных чувств попытался отвесить низкий поклон, но не устоял, брякнулся головой в кусты. Евдоким помог ему подняться, сказал просительно:
— Шел бы спать, Федор…
— Ик! — выпучил тот глаза. — А я не Федор, во как!
— Не-не! Он не Федор, — промычал его спутник. — Он Федор пока тверезый, а теперь он Поликарп!
— Как же это?
— Оч-чень просто… раздвоя-е-ние личности! Во как! — пояснил горделиво бывший чиновник.
— Коллежский секретарь! У него в голове фантазия, хи-хи! — повертел пальцем у лба спутник раздвоенной личности и, стукнув фамильярно Евдокима по плечу, предложил: — Давай, почтеннейший, закурим, а?
— Пожалуйста, только у меня нет.
— На, возьми, милой… И спички — на! Люблю я тебя, ик! Давай поцелую… — полез он на Евдокима.
Тот с внезапной брезгливостью оттолкнул его и, отвернувшись, быстро пошел вдоль аллеи.
— Сволочь! Сукин кот!
— Гад сопливый! — выругались ему вслед, но он уже не слышал.
Вот и конец аллеи. Дороги дальше нет.
Нет дальше дороги — тупик.
Он зажал зло мундштук папиросы в зубах, прикурил, затянулся глубоко первый раз в жизни и приложил к виску дуло смит-и-вессона.
Вдруг рядом у ног страшно и тоскливо завыл пес.
Сердце Евдокима жестоко сжалось от невыразимого отчаянья. Он нажал курок — и рухнул весь мир.