— Кончай, слышь, обедню! Поучаешь, наставляешь — беда! Ты нам, чай, не мамаша, мы сами о себе разумеем.
Евдоким слушал все это со стороны и не очень-то понимал, отчего взъярились крючники. В агрономии он поднаторел неплохо, знал и еще кое-что, но организация забастовок была ему неведома. Не очень интересовало и то, почему уже три месяца в Самаре не прекращаются беспорядки. То завод Лебедева бастует, то сразу все типографии бросят работу, то железнодорожные мастерские станут, то прекратятся занятия в фельдшерской школе и в реальных училищах. Дошло даже до того, что темнота мужицкая, землячки его, на лесосплаве у Царевщины объявили забастовку! Слышать Евдоким, конечно, слышал, но увидел впервые только здесь.
Скандальничать крючники начали вчера утром, когда на пристань подали баржи под погрузку муки. Изголодавшаяся, пропившаяся за смутную долгую зиму нищая орда хлынула из ночлежек на берег в Щепновку. Подрядчики — тут как тут, стали, как всегда, набирать себе в артели тех, кто им по нраву или кто успел сунуть взятку. Наняли человек семьсот грузчиков, а более двух тысяч осталось без дела. Надежды на заработок рухнули, обиженные загудели, не спуская с работавших вожделенных взглядов, затем бросились бить их. Полетели камни. Погрузку барж пришлось спешно прекратить, склады замкнуть. Тысячная толпа с руганью и угрозами повалила от реки к зданию биржи и потребовала нанимать грузчиков поденно, а не постоянными артелями, чтобы всем перепала малая толика.
Казалось бы, какая для биржи разница? Поденно так поденно! Да куда там! Купчишки — с гонором, заартачились, не хочется, видите ли, самим возиться им с голытьбой, норовят спихнуть на откуп подрядчикам. А буйная толпа не унималась, росла. К полудню собралось тысячи две с половиной, того гляди биржу разнесут. Напуганным биржевикам ничего другого не оставалось, как кланяться губернатору, просить полицейских и казаков.
Когда часа через два толпа, растекаясь по улице, поползла вверх к губернаторскому дому искать справедливости, там стояли уже наготове войска с артиллерией. К дворцу крючников не подпустили, и они, наругавшись до седьмого пота, постепенно разошлись.
Сегодня крючники вели себя более организованно. Делегация чинно направилась к бирже, за ней в почтительном отдалении потянулась вся толпа.
Евдоким поглядел угрюмо им вслед, подумал: «Не пойду с ними. При такой бестолковщине скорее по шее заработаешь, чем на кус хлеба…» Побрел медленно по городу, читая от нечего делать на столбах объявления, где что продается, сообщение о том, что «всего несколько дней приехала хиромантица, имеющая много благодарственных писем, особа с интеллигентной семьи и с образованием», или что «летом, во время сильных жаров рекомендуется рюмочка С.-Рафаэльского вина на стакан чаю или воды, как освежающее и поддерживающее нормальное состояние желудка».
В животе Евдокима заурчало, он поморщился, плюнул и, поминая недобрым словом всю свою жизнь, свернул в безлюдный ранней весной Струковский сад.
Глава четвертая
За Волгой глухо бабахнуло.
Двое в черной лакированной коляске, мягко катившейся по асфальту Дворянской улицы, вздрогнули, головы их одновременно повернулись. Сквозь густые ветви кленов в Струковском саду ничего видно не было. Черноволосый с большим мясистым носом потемнел, тронул рукой ворот своего кителя, покосился на сидящего рядом пожилого в полицейской форме, спросил, морщась, точно отведал кислого:
— Не на меня ли они испытывают бомбу?
Тот, оторвав старческий подбородок от эфеса шашки, зажатой меж колен, встрепенулся, ответил поспешно:
— Сохрани бог, ваше превосходительство! Сохрани бог…
— Только и остается, что уповать на всевышнего, да… еще, пожалуй, ездить по городу в фаэтоне с полицмейстером… Уж в него-то террористы бомб не бросят… Еще бы! Что он им сделал плохого?
Дряблые щеки полицмейстера порозовели, он кашлянул, ответил с обидой:
— Ваше превосходительство, ведь кругом страх что творится! Убийства без конца, грабежи, аграрные насилья. Пугачевщина! Разинщина настоящая! Войска едва управляются, а что может полиция? И так разрывается на части.
— Разрываются пока что анархические бомбы! — стукнул тот со злостью здоровенным кулаком по крылу коляски. — Да! Причем убивают не полицейских, не жандармов, а таких лиц, что подумать страшно! Сипягина нет, Плеве… Двум министрам внутренних дел аминь сделали. Великий князь Сергей Александрович убит, губернатор Богданович убит, губернатор князь Оболенский — тоже. На каких сановников посягнули! Так чего уж говорить обо мне, всего лишь вице-губернаторе.