Запоминается образ Порфирия Солдатова, в котором И. Арсентьев показывает, с какими трудностями — не только большими, но и малыми — была связана революционная деятельность крестьян. Солдатов довольно широко показан в быту, и в этих картинах основное место занимают взаимоотношения Порфирия с женой. Павлина боится за мужа и за детей, старший из которых, сын Григорий, активно помогает отцу, и в то же время она хорошо чувствует правоту дела, которому посвятил себя муж, и по мере возможностей поддерживает его. Провожая Порфирия в Буян, Павлина говорит: «Я знаю, ты пропадешь. И ты, и антихристы твои… Но что бы ни случилось — я буду тебе опорой». Вообще, сцены, где показана семья Солдатовых, выглядят в романе наиболее удавшимися автору. И на общей канве повествования они выделяются не потому только, что Солдатов — один из руководителей революционного движения в деревне. В характере Порфирия показан богатый внутренний мир человека, у которого общее и личное органически сливаются. Вспомним, как Антип Князев рассказывает Евдокиму о своей семейной жизни: «А потом, как все мужики, мутить начал, бил жену ни за что ни про что — так… Молодечество показывал…» «Как все мужики…» Бесконечные драки в семье были тоже своеобразной «нормой жизни». Порфирий же исключительно чуткий муж и отец, он предан своей семье, трогательно любит детей. И Павлина понимает, что ради детей — и не только своих, но ради всех детей на земле — идет ее муж по неведомой и опасной дороге. И она не препятствует ему.
История Буянской республики, занимающая в романе центральное место, показана И. Арсентьевым как бы с нескольких точек зрения. Любопытно, что сквозной персонаж «Буяна» Евдоким Шершнев, через восприятие которого даны многие эпизоды, в данном случае как бы отступает на второй план. Это понятно: Евдоким не может дать верной оценки событию, поэтому писатель не отводит ему в нем активной роли. Но надо сказать, что в кульминационных моментах романа вообще исчезает чье-то личное, индивидуальное восприятие. Этим автор подчеркивает силу единого народного порыва, общие цели и устремления всей крестьянской массы. Недаром же в «буянской» части романа так много массовых сцен, рисующих образ воодушевленного, поднявшегося на «последний и решительный бой» народа. Массовые сцены трудно даются любому писателю, не везде они удачны и у И. Арсентьева, но само стремление нарисовать крестьян как единый, монолитный класс заслуживает внимания и поощрения. Причем крестьяне в романе нигде не выступают как тупое, покорное стадо; наоборот, они сознают свою силу, дают ее почувствовать власть имущим. Сцена выборов народного самоуправления показывает это со всей наглядностью. Когда сквозь одобрительный гул собрания, только что прослушавшего текст «Временного закона по Старо-Буянскому народному самоуправлению», прорезается реплика одного из крестьян, предлагающего назначить пенсию членам семей руководителей республики, мы чувствуем, что мужики — все, в общей массе, — ощущают себя людьми государственными и понимают, что на них целиком ложится ответственность и за малое и за большое.
Особенно остро сознание этой ответственности у Лаврентия Щибраева, который является как бы духовным вождем своих односельчан. Этот сдержанный и суховатый на вид человек оказывается натурой глубоко эмоциональной. Эмоциональность его происходит из необыкновенной цельности характера и острой направленности мысли и дела. Прощальное письмо Лаврентия, написанное им перед отправлением в ссылку, показывает со всей очевидностью, что этот человек выстоял, не согнулся под напором враждебных сил. За ним правда, и в окончательную победу этой правды Щибраев верит твердо и непреклонно.
Жизнеутверждающий пафос романа «Буян» заключается и в том, что И. Арсентьев сумел в полнокровных, выразительных, хотя и эпизодических, образах представителей царского режима показать загнивание, духовную опустошенность реакционного государственного строя. Перед читателем проходит вереница высших сановников губернии, и уже частая смена их правительством свидетельствует о лихорадке, которая охватила самодержавие в связи с нарастанием грозной волны народного гнева.
Разные ступени и стороны загнивания показывает писатель, проводя нас по закоулкам души каждого из этих персонажей. Вот вице-губернатор Кондоиди — опора и надежда черносотенного купечества. Недаром он широко показан только в одной ситуации — в выезде «на беспорядки» в Царевщину. Он вовсе не намерен разбираться во всем происшедшем в селе, а заранее составляет явно провокационные планы, рассчитанные на то, чтобы получить повод для жестокой расправы над крестьянами. Пятнадцать дней террора — пятнадцать лет спокойствия», — грустно вздыхает он, вспоминая о «золотом времени», когда было все дозволено, а потому-де и государственная власть держалась крепко. Современные же Кондоиди порядки, которые мы не можем определить иначе как ультрареакционные, кажутся ему совершенно неприемлемыми в силу их «мягкости» и «лойяльности» по отношению к восставшему народу. Под черным крылышком этого сановника приютилась и пивная Тихоногова — тайное пристанище погромщиков, И недаром после неслыханно провокационной речи Кондоиди на банкете в честь обнародования «Высочайшего манифеста» завсегдатаи пивной во главе с купцом Потапом Кикиным идут громить «гимназистов-антиллегентов».