Д. МАМИН-СИБИРЯК
ПОЛНОЕ СОБРАНиЕ СОЧИНЕНиЙ
ТОМ ВОСЬМОЙ
ИЗДАНиЕ Т-ва А. Ф. МАРКС # ПЕТРОГРАД
1916
БУЯНКА.
Повесть.
I.
Жаркий летний полдень. Солнце печет так, что всякая живая тварь попряталась по разным тенистым уголкам. Один Иван Петрович оставался на террасе своей дачи и продолжал лежать в кресле-качалке на самом пекле. -- Дядя, с тобой сделается солнечный удар,-- предупреждал время от времени свежий женский голос откуда-то из-за спущенной занавески. -- Пусть...-- хрипло ответил Иван Петрович, продолжая лежать на солнце. -- Наконец ты просто изжаришься в собственном соку, как хороший бифштекс! -- Бифштекс вещь недурная... -- Дядюшка, миленький, нехорошо упрямиться!.. -- Отстань!.. Пауза. Где-то сонно жужжит одуревшая от жара муха. Иван Петрович жмурится и закрывает глаза, но благодетельный сон не хочет осенить его своим темным крылом. В сущности говоря, Иван Петрович невозможный человек, что он и сам сознаёт, как отлично сознаёт и то, что он не может быть не Иваном Петровичем. Так уж жизнь сложилась... Единственное достоинство, которое он приписывает себе -- это то, что он остался старым холостяком... Теперь он живет на даче со своей племянницей Еленой Васильевной, которая случайно заехала навестить его да как-то так и осталась у него. Присутствие молоденькой девушки много скрасило холостое одиночество Ивана Петровича, но он из упрямства не хочет сознаться в этом и постоянно ссорится с гостьей из-за всяких пустяков, а больше всего из-за кушаний. Почему, например, сегодня проклятыя зеленыя щи, а не ботвинья? Он терпеть не может вот именно этих зеленых щей и должен их есть, потому что так хочет Елена Васильевна. А если он, Иван Петрович, хочет батвиньи? Вообще глупо и еще раз глупо... Зачем, например, исчез его халат? Елена Васильевна не выносит халатов и потихоньку стащила у него любимую вещь. Что она такое ему: мать, жена?.. Вот теперь с утра и залезай в костюм из китайскаго шелка и целый день ходи, как связанный. Иван Петрович был недоволен и собственным подчинением и капризничал, как слабонервная женщина, что, повидимому, доставляло Елене Васильевне удовольствие. Да, он часто капризничал, потому что было на ком сорвать расходившееся сердце, а Елена Васильевна умела так хорошо уговаривать. В азарте Иван Петрович начинал кричать тонким голосом, закатывал глаза и отчаянно жестикулировал, что выходило со стороны очень смешно. Кипятился он из-за всяких пустяков, придирался то к кучеру Андрею, то к горничной Дуняше, то к кухарке Матрене. -- Дядя, печенка у вас испортится...-- хладнокровно замечала Елена Васильевна, когда они были одни. -- Вы меня хотите уморить!-- стонал Иван Петрович.-- Это какой-то заговор... -- А вы до сих пор еще не догадались, что окружены предателями и злодеями? Когда Иван Петрович был в хорошем расположении духа, он ласково смотрел на племянницу и говорил: -- Ну, иди, Буянка, я тебя поцелую. Но "Буянка", в свою очередь, не выносила нежностей вообще и уклонялась от родственных поцелуев, а Иван Петрович только вздыхал и погружался в мрачное раздумье. В пятьдесят лет он выглядел совсем стариком,-- толстый, обрюзгший, седой, с желтым лицом и мутными глазами. Когда-то он был молодцом, но безсонныя ночи, красное вино и безпорядочная жизнь превратили его в развалину. "Неужели жизнь прошла,-- часто думал он в ужасе, чувствуя, как холодеет от одной мысли о старости,-- и впереди ничего, ничего, ничего?"... А Елена Васильевна еще смеется над его капризами и вообще дурным расположением духа. Посадить бы ее в его кожу, тогда... э, да что тут толковать: каждый дурак по-своему с ума сходит. Разве Иван Петрович когда-нибудь жил? Это была фикция, мираж, самообман, а не жизнь. Да и все другие тоже... Прожить целую жизнь в губернском городе Чащилове и умереть в нем -- разве это не трагедия? А между тем существует голубое южное небо, чудеса цивилизации, те заветные уголки, где жизнь кипит ключом. Всего один раз попал Иван Петрович в провинцию да так и похоронил себя в ней, точно застрял в болоте. Ведь это наконец обидно, тем более, что он никогда не думал именно так пройти свой жизненный путь. Единственным утешением оставалась газета, служившая отдаленным эхом творившейся где-то жизни. Да, где-то люди живут, волнуются, работают, добиваются успеха и находят свое удовлетворение. Эх, да что тут говорить, когда процесс жизни сводится на халат и ботвинью, как в данном случае, когда Иван Петрович сердился на свою "Буянку" и хотел досадить ей хоть тем, что жарился на солнце: пусть чувствует. Буянка и чувствовала, но тоже выдерживала характер. Иван Петрович слышал ея осторожные шаги и сдержанный смех, и его разбирала злоба. А ей смешно, ей это нравится, так он на зло ей заживо изжарит самого себя на солнце. -- Да-с, и буду жариться на солнце,-- упрямо повторял уже про себя Иван Петрович, споря с невидимым противником. В зале послышалось глухое бормотанье, щелканье и свист, а потом неистовый крик: "Что? как? почему?...". Это Буянка травила стараго попугая Карла Иваныча старой собачонкой Колдунчиком, которая сначала взвизгивала, а потом залилась азартным лаем, захлебываясь старческой собачьей хрипотой. Но и этого было мало: к Карлу Иванычу и Колдунчику присоединилась обезьяна Форсунка, которая ворчала и дико вскрикивала. Этот концерт покрывался заразительным девичьим смехом и аплодисментами -- Браво, Карл Иваныч!.. Колдунчик, пиль... Ха-ха-ха!.. Взбешенный этой травлей, Иван Петрович вскочил со своей качалки, скомкал газету и ринулся в залу, как разяренный кабан. Остановившись в дверях, он мог убедиться собственными глазами в произведенном Буянкой скандале: в углу, в клетке, неистово орал Карл Иваныч, поднимая вылинявшия перья, а на него наступали Колдунчик и Форсунка. Сама Буянка в качестве публики громко аплодировала. -- Это... это...-- заорал Иван Петрович, принимая угрожающую позу.-- Это свинство, чорт меня возьми!.. -- Что? как? почему?..-- орал Карл Иваныч.-- Карраул!.. -- Как вы сказали, милый дядюшка?-- спокойно спросила Буянка.-- Свинство? К чему такая откровенность... Колдунчик, пиль!.. -- Послушайте, Елена Васильевна, всему есть известныя границы!.. Да-с! Вы из моей квартиры делаете какой-то разбойничий вертеп... -- Совершенно неуместное выражение, то-есть неподходящее к данпому случаю. Вы могли сказать, что я устроила вам кошачий концерт, а то: вертеп. Что такое вертеп? Молодое лицо Буянки оставалось серьезным в разгар всевозможных дурачеств, как было и сейчас. Она строго и спокойно смотрела на дядю своими темно-серыми глазами, и только в углах серьезно слолсенных губ спряталась неуловимая улыбка. Светло-русые, слегка вившиеся волосы находились в большом безпорядке, придавая обладательнице этой головки вид маленькой колдуньи. Простенькая ситцевая кофточка, широкий кожаный пояс и темная юбка составляли обычный домашний костюм Буянки. Контрастом являлись только настоящие парижские ботинки с узким носком и низким каблуком: шикарная обувь была слабостью Буянки. Первое впечатление, которое производила девушка, скорее было не в ея пользу,-- есть такия лица, в которыя нужно вглядеться, чтобы понять их скрытую внутреннюю красоту. Именно такое лицо было у Буянки: неправильное, с мягким носом, с размякшим овалом нижней части, с подвижными тонкими бровями. Что было у ней безусловно хорошо, так это голос -- чарующий, ласковый, с полными бархатными нотами и такими милыми переходами из одного тона в другой. -- Если я нелитературно выражаюсь, то ты еще более нелитературно себя держишь,-- ворчал Иван Петрович.-- Скажи, пожалуйста, на что это походит? Колдунчик, тубо!.. Карл Иваныч... Форсунка, мерзавка!.. Вместо ответа Буянка подхватила его под руку и подвела к зеркалу. -- А это на что походит?-- спрашивала она, указывая на глядевшую из зеркала физиономию.-- У, какая бука... Миленький дядюшка, не хорошо сердиться!.. Посмотри, какия морщины на лбу и около глаз, а нижняя губа надулась. Не одобряю... Не хорошо делать сердитое лицо! Ну, будет дуться... Миленький, хороший, улыбнитесь!.. Еще немножко... -- Отстань!..-- сердито отмахивался Иван Петрович, стараясь отвернуться от зеркала. -- Когда сердятся, то кажутся еще старее, дядюшка, а тебе, наверно, хочется быть молодым... да?.. -- Кажется, я еще не настолько... гм... вообще... -- Ага, я попала, кажется, в слабое место?.. Буянка только хотела расхохотаться, как вдруг остановилась и проговорила совершенно серьезно: -- Послушай, дядя, я часто смотрю на тебя и все хочу спросить... -- Вероятно, какую-нибудь глупость? -- Нет, говорю совершенно серьезно... Я часто смотрю на тебя и думаю: ведь женщины любили вот это лицо, эти глаза, волосы? -- Сделаем такое предположение... но что же из этого следует? -- Ах, меня это ужасно мучит... Да, мучит. Мне кажется иногда, что какия-то тени проходят по нашим комнатам, такия грустныя женския тени, с опущенными глазами и недосказанными словами на губах. Ведь ты, милый дядюшка, самый скверный эгоист, а где же оне, которым ты клялся в вечной любви, которых ты ждал с замирающим сердцем, для которых выучивал нежные стишки и которых наконец обманывал более или менее успешно?.. Помнишь ту фотографию, которая висит в кабинете, там ты такой кр