оровичу!.. Пережитое волнение, скверная погода и этот смех обозлили Петлина окончательно. Он застегнул свой редакторский сюртук и с деланой холодностью проговорил: -- Мне всего несколько слов сказать... -- Ах, пожалуйста, не пугай! Ты говоришь, как тень отца Гамлета... Петлин позабыл придуманное вступление и отрезал: -- Иван Петрович, а я к тебе по серьезному делу... Видишь ли, я получил письмо от Елены Васильевны, в котором она просит поблагодарить тебя за хлеб-соль, извиняется за те неприятности, которыя делала, и вообще... да... -- Буянка? Да она с ума сошла, кажется? Так пишут только о покойниках... Позволь, она уехала на той неделе в среду и сейчас гостит у матери. Вообще странно: почему она не написала прямо ко мне, а выбрала тебя посредником... -- Имей терпение выслушать до конца... Елена Васильевна больше не вернется, и уехала она совсем не к матери, а... Одним словом, тут целая история. -- Ничего не пойму: кто-нибудь из нас двоих глуп... -- Ты помнишь Бурова? -- Ну?.. -- И только... Иван Петрович весь побагровел, хотел встать с кресла, но сейчас же тяжело упал. Его точно обухом ударили... Что такое Буров? Не может быть... Такая умненькая девушка, одним словом, Буянка, и какой-нибудь Буров,-- нет, это невозможно. Наконец он, Иван Петрович, не согласен, он протестует... Старик хотел крикнуть: "Буянка, милая моя Буянка!", но вместо этого только заплакал безсильными старческими слезами. Петлин был вполне удовлетворен произведенным эффектом и, позабыв гнев, искренно жалел стараго друга. Будь они прокляты, все эти первые любовники!... Да, все, до последняго!.. Вытащив из кармана смятый номер "Чернобыльскаго Листка", он прочитал вслух не без эффекта: -- "Спешим поделиться с нашими читателями приятным известием: к нам в Чернобыльск на гастроли приехал известный драматический артист Буров... Вместе с ним гастролирует новая театральная звездочка Лохманова-Голынец. На последнее обращаем особенное внимание: наперекор пословице, и одна ласточка может сделать весну..." -- Лохманова-Голынец? Буянка? -- Она... -- Да, да... Понимаю: маленькая реклама. Все по форме... Иван Петрович помолчал, потер себе лоб и накинулся на приятеля с неожиданной яростью: -- А кто. виноват? Ты, ты и еще раз ты... Да! Кто говорил: "я сделаю из нея артистку"? Вот, радуйся... ха-ха!.. Вырвать девушку из семьи, бросить ее в омут... Нет, это вы, писаки, крутите им головы и набиваете разной чепухой!.. Я знаю сцену, и если бы Буянка спросила меня... Если бы я сам мог догадаться во-время... -- Кажется, дело было ясно. Еще зимой, когда Буров бывал у тебя чуть не каждый день... -- Ты молчал? Видел все и молчал? Нет, если кто виноват во всем, так это ты!.. Да, ты, ты... Петлин раскрыл уже рот, чтобы возстановить свое попранное доброе имя, как в кабинет ворвался Добрецов. -- Это что же такое, милашки?-- спрашивал он, выкачивая глаза.-- У меня украли одну милашку, любовницу в Чернобыльске, другую милашку московские купцы увезли с ярмарки, но это еще первый случай, чтоб украсть любовника. Это... это... Войдите в моо положение! -- Савелий Ѳедорович, ты сбесился, милашка!-- заявил Петлин, загораживая своим маленьким телом хозяина.-- Понимаешь, сбесился... -- Нет, милашки, как это назвать: утащить из-под носа любовника?.. Что же, я сам, что ли, буду представлять за Бурова? Я?.. Разорваться мне?.. -- Убирайся к чорту!-- крикнул Иван Петрович.-- Все мы трое -- старые дураки, и больше ничего. -- Относительно других я не смею спорить, а что касается меня, милашки, то я не желаю быть дураком... Велика честь!.. Что же я теперь, однако, делать буду?.. Сезон в разгаре, завтра идет "Мария Стюарт", а я остался без любовника... -- Господа, говоря серьезно, что же делать?-- спрашивал Петлин, делая трагический жест.-- Необходимо что-нибудь предпринять... Наконец просто выяснить собственное положение. С своей стороны, я советовал бы послать телеграмму, Иван Петрович... -- Это кому же телеграмму, милашка?-- спросил Добрецов, но, не дожидаясь ответа, скорчил комическую рожу и расхохотался.-- Ей телеграмму, вернее им, чтобы они вместе посмеялись над нами? Э, милашки, могу сказать, что я знаю женщин и знаю еще лучше то что оне не любят, когда им мешают делать глупости. Иван Петрович оставался немым свидетелем этой комической сцены, точно дело шло о ком-то постороннем. Он был ошеломлен неожиданным известием и точно все еще ждал, что Петлин потреплет его по плечу и скажет: "ну, старина, извини, я пошутил...". Что же другое осталось? Для чего стоит этот дом, для чего существует он сам, если не будет Буянки?.. В течение какого-нибудь года он прирос к этой оригинальной девушке отцовской привязанностью и теперь мучился отцовским горем. Неужели она унесла с собой все -- и беззаботный смех, и молодое веселье, и ту теплоту, которая согрела его одиночество? Но ведь это эгоистично думать о себе, главный вопрос теперь в том, что ждет ее на новом пути? Иван Петрович посмотрел на Добрецова какими-то мутными глазами и спросил: -- А вы, Савелий Ѳедорович, знаете этого... этого Бурова? Что он за человек вообще?.. -- Я? Бурова? Могу сказать одно, что милашка Буров большой мерзавец, если обманул меня... Да, женя обманул, Добрецова, который тридцать лет антрепренерствует и видал всякие виды. -- Ведь он у вас уже служил один сезон?-- повторил вопрос Петлин. -- А чорт его знает, кто он такой,-- искренно удавился собственному незнанию Добрецов и даже развел руками.-- Много их, милашек, у меня перебывало, где же всякаго знать... Малый ничего, если бы прошел у меня всю школу, а все-таки мерзавец!.. У меня главное условие для перваго любовника, чтобы одет был хорошо: брючки новенькия, сюртучок чистенький, жилеточка модная... Нельзя, искусство прежде всего. Это не прежняя пора, когда примадонны в ситцевых платьях щеголяли... Через полчаса все трое входили в столовую и были встречены неистовым криком Карла Иваныча: "Что? как? почему?"! Сюда же явились обезьяна Форсунка и Колдунчик. Собака села у ног Ивана Петровича и ласково заглядывала в глаза, помахивая хвостом, а обезьяна прыгнула на спинку кресла. -- Нет у нас Буянки...-- говорил им Иван Петрович, не замечая катившихся по лицу слез.-- Нет, нет и не будет!.. -- Перестань, милашка,-- успокаивал Добрецов.-- Нужно быть философом, потому что настоящее всегда скверно, а будущее всегда неизвестно. -- Мне было бы легче, если бы она умерла... Знаю я эти ваши актерские браки: ни баба, ни девка, ни мужняя жена. -- Нет, милашка, у нас тоже есть женатые по-настоящему. Взять хоть того же Бурова... -- Буров женат? -- А как же? Ведь я говорил... Жены не видал, а паспорт видел. Двое детей у него. -- Которых он бросил вместе с женой, а теперь сманил девушку? Савелий Ѳедорыч, ведь тебя мало удавить... Где же ты был раньше? Буянка, наверно, и не подозревает ничего. -- А она меня разве спрашивала?-- оправдывался Добрецов.-- У меня не женский монастырь и не девичий институт... Но общему соглашению Буянке была отправлена телеграмма такого содержания: "Буров женат. У него двое детей. Будьте осторожны". Подписались все трое. Вечером в этой же столовой Иван Петрович сидел один. Ему было ужасно скучно, точно из дома только-что унесли покойника. Хотел завернуть Петлин и не завернул: его пригласил к себе губернатор для новой головомойки. Какая это ужасная вещь жить на белом свете... Дождь назойливо шел весь день, и сейчас вода журчала но водосточным трубам. Осенний холодный ветер подвывал где-то в трубе, точно голодный зверь. Перед Иваном Петровичем стыл стакан чая. За день он как-то постарел и осунулся. И это жизнь: утром на службе, вечером одиночество. Что-то теперь Буянка?.. Тяжело ея или весело, помнит она дядю или забыла?.. В столовой мерно тикают часы, где-то скребет мышь... Молчание столовой было порушено ворчаньем Колдунчика, потом ощетинилась и щелкнула зубами Форсунка, а Карл Иваныч крикнул в просонье: "Что? как? почему?". Иван Петрович очнулся от своего забытья и увидел стоявшаго в дверях Сергея Ивановича. -- Депеша, Иван Петрович... Буянка телеграфировала: "Все знаю. Счастлива. Целую вас всех троих. Ваша всегда Буянка".