ался в интонацию голоса и следил за всеми оттенками переходов от одного настроения к другому. Он чутьем артиста чувствовал в ней то, что называется талантом. Да, она умела сказать одним словом то, что не выговорится длинной фразой,-- говорил в ней не один язык, а все лицо, глаза, вся фигура. Прежней Буянки не было с ея резкими выходками и молодой грубостью, а была совсем другая женщина, о которой нельзя было даже сказать, красива она или безобразна, но которую хотелось слушать без конца и смотреть на нее. В ней, прежде всего, привлекала неудержимо-чарующая простота: она была в каждом слове, в каждом движении. Буянка со своей стороны могла то же сказать про Чайкина, хотя и с некоторыми поправками: он постепенно сделался тем своим человеком, о котором не думают, красив он или дурен, хорош или не хорош. Просто -- Платон Егорыч... Часто Буянка даже забывала о присутствии своего гостя, особенно, когда он уходил в детскую к Коле. Разговоров о театре нельзя было избежать только в присутствии Петлина, благодаря его неудержимой болтовне. Он бывал на даче раза два в неделю и часто очень надоедал Буянке; сядет и сидит без конца, разсказывая городския новости. В последнее время Буянка заметила, что редактор почему-то недолюбливает Чайкина, и откровенно спросила его об этом. -- Я? Я не люблю Чайкина?-- изумлялся Петлин.-- Пощадите, Елена Васильевна... Если говорить правду, так мне, право, решительно все равно, существует он на белом свете или нет. -- Однако вы придираетесь к нему, Харлампий Яковлич? -- Ах, это уж извините: отцу родному не спущу, если бы он заговорил глупости, а Чайкин... Извините меня, Елена Васильевна, но Чайкин, говоря между нами, глуп -- и глуп специально-театральной глупостью. Заметьте, он и говорит готовыми фразами, надерганными из разных пьес. -- К сожалению, не могу с вами согласиться, Харлампий Яковлич. Мне лично не нравится самый тон, каким вы говорите в последнее время о Платоне Егоровиче, точно подозреваете его в чем-то очень дурном. К удивлению Буянки, Петлин как-то принужденно замолчал, а потом долго не мог попасть в свой обычный легкомысленно-газетный тон. -- За что вас не взлюбил Петлин?-- спрашивала Буянка комика спустя некоторое время. -- Меня? Право, не замечал... -- Вы не умеете обманывать... Говорите правду. Чайкин в свою очередь смутился не меньше Петлина и после неловкой паузы наконец признался, что Петлин, кажется, ревнует его. Это разсмешило Буянку до слез. -- Ревнует вас?-- говорила она, задыхаясь от смеха.-- Позвольте узнать, к кому? -- Это тайна,-- отшучивался Чайкин. -- Я требую, чтобы тайна была открыта, потому что пред вами любопытная женщина. -- Неужели вы не догадываетесь, Елена Васильевна? -- Хоть убейте, ничего не понимаю! Итак?.. -- Итак, Петлин ревнует меня к вам. Теперь очередь смущаться выпала уже на долю Буянки. Петлин влюблен в нее? Петлин, отец четверых детей и примерный муж? Петлин, которому за сорок лет? Петлин, лучший друг дяди? Нет, это что-то невозможное и даже обидное... Она, кажется, не позволяла себе никогда и ничего такого, что дало бы кому-нибудь повод разыгрывать с ней романы или вообще смотреть на нее, как на "даму, приятную во всех отношениях". Неужели она уже так низко упала, что может возбуждать в мужчине только определенный род чувств и желаний? -- Скажите, пожалуйста, Платон Егорыч, вы это говорите серьезно?-- спрашивала Буянка изменившимся голосом. -- Да. Вы сами требовали этого... Только вы напрасно так встревожились: на артисток большинство публики -- мужчин смотрит с известной точки зрения, а вы имели несчастие служить на сцене. Это, в сущности говоря, самая обыкновенная история, на которую не стоит обращать внимания. Одинокая женщина не застрахована ни от чего... Наконец в руках каждой женщины есть тысяча тех маленьких средств, какими выпроваживают мужчин за дверь. -- Но ведь это обидно, поймите вы, ради Бога!.. Да, обидно... Неужели я похожу на тех женщин, с которыми можно позволить себе все? Чайкин истощил все известныя ему средства, чтобы успокоить Буянку, но из этого ничего не вышло, кроме того, что он сам разстроился. -- На стену баба лезет!-- ругался Чайкин, возвращаясь с дачи восвояси.-- Хоть ей кол на голове теши... Из пустяков сделать целое Бородинское сражение! Взрыв благороднаго негодования Буянки в сущности очень подействовал на Чайкина, показав ему эту женщину во весь рост. Такия женщины не шутят, чорт возьми!.. Интересно бы знать, как она смотрит на него, Чайкина? Вероятно, как на безвредную собачку, которой позволяют лизать руки. Возмущаясь ревностью Петлина, Буянка совершенно упустила из виду, что если она сама не любит комика Чайкина, то это не мешает комику Чайкину любить ее. Да, комик Чайкин, и больше ничего. Кувыркайся перед публикой, смеши зевак, а о самом себе забудь. Природа точно в насмешку дала именно этому гаеру теплое любящее сердце, а случай опутал это сердце тысячью невидимых нитей, связывавших его с другим сердцем. Как мучился комик Чайкин, возвращаясь с дачи, не знал никто. Он казался ничтожным самому себе, и это сознание убивало его. Разве таких людей любят женщины? Разве о них оне плачут? Нет, им подавай надутое ничтожество, а там будь, что будет... В свою очередь, Буянка тоже мучилась. Она почти не спала всю ночь, переживая все старое. Пред ней стояли живыми слова Чайкина: "одинокая женщина ничем не застрахована от подобных обид". Что же ей делать? Да, она сделала громадную ошибку, единственную в своей жизни и, к сожалению, непоправимую, но это еще не дает никому права оскорблять ее... Ведь она ушла от всех и похоронила себя на даче, чего же еще можно требовать от нея? -- Одинокая, одинокая...-- шептал ей чей-то голос. -- Кому же я сделала зло?-- спрашивала Буянка вслух самоё себя.-- Ребенку, который не знает отца?.. Но это не моя вина, а вина отца, бросившаго и мать и ребенка. Огорчила мать, дядю? Но я искупаю свою вину всей жизнью. И впереди ничего, ничего, ничего!.. В ея положении девушки кончают самоубийством, и, может, она сделала бы так же, если бы не ребенок, котораго она не в силах бросить на произвол судьбы. Что же остается? Ничего и ничего... Нет, остается все та же гибель в виде сцены. Ведь это единственное место, где женщине прощается все, вот почему женщины и рвутся туда -- на сцене ценится человек, ценится талант, а до личной жизни никому нет дела. Да, она опять пойдет на сцену, и тогда никто не посмеет указывать на нее пальцами, как теперь делает какая-нибудь Ливаневская. Она пережила свой позор, и сцена ее застрахует от новых оскорблений. На зло всем этим ханжам она выступит на подмостках, а защитники найдутся... Утром Буянка проснулась с больной головой и сама удивилась своим вчерашним мыслям, которыя при дневном свете попрятались, как ночныя птицы. Нет, она никогда не поступит на сцену, как уже дала себе слово. Спасенье ея не там, а вот в этих стенах, около своего ребенка. Она покажет всем, что действительно умела любить, только один раз любить, и другого такого раза не будет. Да, не будет... А потом Коля вырастет большой, и тогда... что будет тогда? Ах, зачем загадывать вперед, когда жизнь так долга и будущее неизвестно. О Бурове она думала, как думают о мертвых людях, и не интересовалась, где он и что с ним. Зачем тревожить больное место?.. Прошлаго не воротишь... "Однако что же я буду делать с этим глупцом Петлиным, если Чайкин не ошибается?-- думала Буянка.-- Надо его удалить под каким-нибудь предлогом... Останется один Чайкин. А может-быть, и он влюблен и тоже женат, как Петлин или как Буров?.. Ах, никого мне не нужно, никого..." Это тяжелое раздумье было неожиданно прервано. Появилась горничная и заявила, что приехал какой-то господин и желает видеть барышню. -- Может-быть, не меня?-- удивилась Буянка. -- Нет, они так и сказали: "мне нужно Елену Васильевну". Из себя будут совсем старички...