XI.
Чащиловский театр переживал критическую минуту и напоминал своим унылым видом улей, из котораго вылетела матка. Скрылась Линевич-Винярская в самую горячую пору, незадолго до Рождества. Добрецов чувствовал себя сконфуженным вдвойне и как антрепренер и как сезонный муж. -- Эх, подлая старость!-- ругался он про себя.-- Что же, не родиться же мне для этих милашек во второй раз! Театр был каменный, старый, выстроенный "со всеми необходимыми неудобствами", как говорил Добрецов. Сцена была тесная и освещалась скверно, в коридорах дуло, уборныя походили на плохия стойла, зала -- одно огорчение. Полный сбор едва давал 400 р., и это губило Добрецова, потому что в праздники можно было разсчитывать на двойную цифру. Лучшим помещением в театре был буфет, потому, что являлся позднейшей пристройкой, только вот ход в него остался старый. Чтобы попасть в буфет из партера, нужно было подняться в третий ярус и опять спуститься. Между тем этот буфет являлся для Добрецова важным подспорьем, покрывая своей арендой специально-театральные дефициты. -- Какой подлец строил этот театр!-- ругался почти каждый день Добрецов.-- Публике ходить далеко, а на сцену тут и есть... Сколько у меня спилось от этой роковой близости буфета отличных комиков и благородных отцов! Я уже не говорю о зрительной зале, чорт с ней, но будь по-человечески устроен ход в буфет -- я каждый год получал бы чистейший дивиденд. Ход в буфет положительно отравлял существование Добрецова, особенно, когда разные приятели-театралы, как Петлин, начинали доказывать ему самым очевидным образом все то, что он сам знал лучше их в тысячу раз. -- Ах, милашка, разве я сам-то слеп?-- стонал Добрецов, хватаясь за голову.-- Вижу, все вижу, и безсилен... Своими бы руками повесил архитектора, который строил театр, а если есть у него какая-нибудь завалящая тетка, так и тетку вместе. Давно умер подлец, и я все собираюсь осиновый кол забить ему к могилу, милашке. Впрочем, зимой буфет служил единственным местом, где окоченевшие артисты могли согреться. В уборных гулял сквозняк, как в вентиляторах, и ни один артист не уезжал из Чащилова, не увезя с собой на память ревматизма. Чащиловские театральные ревматизмы в кругу бродячих артистов вошли в поговорку. Только один Добрецов оставался, к общему изумлению, цел и невредим и в случае жалоб указывал на себя. Особенно жаловались актрисы, когда им приходилось декольтироваться, и оне выходили на сцену с красными от холода руками. И сейчас артисты проводили свое время в буфете, хотя официально он и считался закрытым. Всеми овладело невольное уныние. Чащиловская публика любила Линевич-Винярскую, и теперь прощай сборы. Мужчина никогда не сделает сбора, подавай женщину, а где ее взять?.. Да и какая пьеса пойдет без заглавной женской роли, когда и пьесы-то нынче пишутся прямо на какую-нибудь одну женскую роль? Мужчинам скоро совсем некого будет играть, кроме обстановочных подлецов и вообще болванов. Когда ушел Буров, то публика почти этого и не заметила, а изволь вывернуться без примадонны. Была, конечно, вторая драматическая любовница, Залихватская, она еще в свое время Елену Прекрасную изображала, но она уже устарела и не могла разстаться с некоторыми опереточными приемами -- упирала руки в бока, высоко поднимала ноги, встряхивала головой. Комическая старуха шепталась с grande dame, благородный отец что-то разсказывал водевильной штучке, комик Чайкин ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Не было и тени обычнаго оживления. -- Вы точно муху проглотили сегодня,-- приставала к Чайкину сорокалетняя ingenue comique.-- Скажите, по крайней мере, что-нибудь смешное, а то здесь околеешь с тоски. -- Посмотрите на себя в зеркало -- вот и увидите смешное,-- советовал Чайкин. -- Грубиян!.. Вы лучше на себя-то посмотрели бы... Подкравшийся сзади своей шмыгающей походкой Добрецов обнял комика, отвел в сторону и с необыкновенной таинственностью сообщил: -- Эврика, милашка!.. Чорт с ней, с Винярской... Мы такую птичку подцепили, что все пальчики оближешь. Удивляюсь, как это мне раньше не пришло в голову! Молода, пикантна и находится в таком настроении, что сейчас же на дыбы... У, милашка моя!.. Виктория, государь мой, и еще раз виктория... -- А кто она, не секрет? -- Дело вот в чем, милашка: все у нас кончено, даже ударили по рукам, только нужно еще немножко ее подготовить... Я два дня и две ночи ое уговаривал и весь изоврался, как сивый мерин. Даже в зеркало на себя не гляжу, а то совестно... Ну, она согласна, только вы ее еще подготовьте немножко. Знаете, бабы такой народ, что вечно мямлют: и хочется и колется... Да еще чорт послал младенца! Так вы, милашка, отправьтесь к ней на дачу и окончательно переговорите... Она слово дала и не может отказаться Кстати, вы