XII.
Что такое слава, успех, которые окрыляют артиста? Где та таинственная связь, которая спаивает его с публикой, с этим общим, что создает человеку репутацию, имя и громкую известность? В общем публика судит безошибочно, вернее всех критиков, рецензентов и так называемых знатоков, хотя, разбитая на единицы, представляет собой заурядный нуль. Знаменитости возникают вдруг, но их рождение всего труднее в своем отечестве, где сейчас же найдутся завистники, ревнивцы и клеветники. Как? Он или она живут среди нас, едят и пьют то же самое, что едим и пьем мы, мы знали их маленькими, знали их родителей и знаем всю их биографию -- и вдруг знаменитость?! Нужно что-то таинственное и неизвестное, что ореолом окружает отмеченную перстом гения голову. И вдруг в Чащилове, в захолустном губернском городе проявилась знаменитая артистка Лохманова-Голынец... Город был серьезно взволнован, так что даже не хватало мест в театре,-- все было разобрано вперед. Добрецов принимал это, как должное, с видом человека, который и не в таких переделках бывал. Меньше всех сознавала происшедшую перемену Буянка. Она находилась в каком-то тумане и не могла сжиться с собственной славой. Каждый выход на сцену для нея являлся целым подвигом: она появлялась с холодными руками, робкая и неуверенная, пока не захватывало ее увлечение и она забывала все. Когда она плакала настоящими слезами, публика аплодировала. Да, она принесла с собой на сцену громадный запас неизжитых сил, такую искренность смеха и глубокую, сердечную ласковость, что с ней плакала и смеялась вся публика. Когда она проходила в уборную, ее провожали неизвестные ей поклонники, точно царицу. За нее раскланивался и принимал поздравления Добрецов, набравшийся необыкновенной важности. Петлин бегал около ея уборной, как погребная крыса. Между ним и Добрецовым возникло уже несколько пререканий по поводу того, кто открыл Елену Васильевну,-- каждый честь этого открытия приписывал себе. Раз они обратились к третейскому суду Ивана Петровича, который обоих выгнал. -- Разве с сумасшедшими можно говорить?-- повторял он в азарте.-- Нашли сокровище!.. Очень уж просто открывать гениев вздумали, и Буянке надуют в уши Бог знает что. Нужно работать, учиться, труд -- единственный гений. Буянке пришлось оправдываться пред дядей в собственном успехе, а она боялась каждаго его слова. -- Ты и не мечтай о себе ничего,-- кричал на нее Иван Петрович.-- Публика глупа!.. Я не скажу, что ты играешь плохо, но и особеннаго ничего не вижу. Нужно учиться... Обыкновенно первый же маленький успех навсегда и губит самый микроскопический талант. Такие глупые люди, как Харлампий Яковлевич, являются чумой в искусстве, потому что, вместо трезвой правды и серьезной критики, только машут руками и кричать петухом. -- Дядя, Харлампия Яковлевича ты оставь,-- вступилась Буянка.-- Прежде всего, он на редкость добрый человек... -- Значит, очень уж угодил тебе? Ха-ха... Как немного нужно, подумаешь, человеку: похвали его, он и возмечтает о себе. Этак и Добрецов в угодники попадет! -- Что же, нужно быть справедливым и к Добрецову. Про него, кажется, много лишняго говорят... -- Ага, вон оно куда пошло! Поздравляю, ты начинаешь, действительно, подавать блестящия надежды... Для перваго раза произошла крупная размолвка, как бывало на даче. Иван Петрович опять кричал тонким голосом и размахивал руками, Колдунчик лаял, Карл Иваныч орал в своей клетке благим матом. -- Ты это говоришь из зависти!-- уверяла Буянка, раскрасневшись от спора.-- Может-быть, это и смешно говорить про себя, но я каждый раз переживаю на сцене свою роль... Талант прежде всего в искренности чувства, в его силе. Ты, например, ничего не чувствуешь и по себе судишь о других... -- Значит, Петлин чувствует больше и лучше меня? Благодарю... Слишком быстрые успехи Буянки приводили Ивана Петровича в искреннее негодование, как все незаслуженное. Старик слишком сильно любил племянницу, чтобы увлечься этой мишурой провинциальной славы. Был еще другой человек, который тоже не сочувствовал торжеству Буянки,-- водевилятник Чайкин. Открыто он ничего не высказывал, но его молчание было красноречивее слов. Нападки дяди Буянка обясняла себе слишком горячим участием и желанием добра, а поведение Чайкина являлось совершенной загадкой. Сама Буянка не начинала разговоров на эту тему. Встречаясь с Чайкиным на сцене, она только вопросительно смотрела ему прямо в глаза. Она стала замечать, что он точно старался ее избегать; по крайней мере, это ей казалось. Раз они встретились на репетиции в буфете. -- Здравствуйте, Елена Васильевна... -- Здравствуйте, Платон Егорович... Давненько мы с вами не видались. -- Как давненько? Слава Богу, каждый день встречаемся. -- Да, по службе... На даче я уже не живу, а переехала в город. -- К Ивану Петровичу? -- Нет, на свою собственную квартиру. Это гораздо удобнее. Кстати, могу сообщить и адрес, на случай, если вы вспомните про меня. Ах, как нехорошо забывать старых друзей... -- Вы это серьезно? А я не шел потому, чтобы просто не помешать вам. Я думаю, вы не знаете, как избавиться от непрошенных гостей. -- Вы про друзей артистов? Можете быть спокойны: для вас всегда найдется время. Чайкин церемонно поклонился, а Буянка пожалела, что сама вызвала этот разговор. Друзей у нея теперь, действительно, было достаточно, из того исключительнаго мирка, который складывается около каждаго театра из поклонников, почитателей, любителей и просто шляющихся людей. Ей "нанесла" визит даже сама m-me Ливаневская, жаждавшая видеть обстановку новой примадонны и кстати назначившая свидание в квартире Буянки своему новому другу Борщевскому. Само собой разумеется, что завернула также и Любовь Михайловна Моторина, грозная и торжествующая,-- она, в лице Буянки, праздновала косвенную победу над кружковцами, как и Петлин. Она приехала вместе с учительницей Лукиной, необыкновенно скромной и вечно конфузившейся особой. -- У вас была эта дрянь?-- спрашивала Моторина, не называя Ливаневской.-- Знаю, знаю... И вместе с Борщевским. Они в жестоких амурах состоять, И что, подумаешь, этой дряни нужно? Любопытство одолело.. На вашем месте, Елена Васильевна, я ея не приняла бы! -- Я лично против нея пока ничего не имею, Любовь Михайловна,-- ответила Буянка уклончиво.-- Приходится всех принимать, потому что... потому что так принято. -- Ну, это, матушка, вздор! А впрочем, все равно... Вот Агаѳьа Петровна тоже влюблена в вас. На стену девка лезет... Лукина окончательно переконфузилась и протестовала только умоляющими жестами, но воинствующая дама не унималась. Что же, полюбил -- не украл, чего тут краснеть? Буянка тоже чувствовала себя не совсем удобно. Она припомнила, что еще в театре заметила пару пристальных глаз, следивших за каждым ея движением,-- это была Агаѳья Петровна. Робкая учительница, действительно, влюбилась в Буянку. Это было странное чувство, какое иногда захватывает всецело именно такия пассивныя натуры. Ободренная первым визитом, Лукина стала навещать Буянку почти каждый день, поджидала ее в театральных коридорах и даже караулила на подезде, как влюбленный гимназист. В этой странной девушке проявилась необыкновенная энергия, какая бывает только у сумасшедших. Придет на квартиру к Буянке, сядет куда-нибудь в уголок и молчит, как убитая. Сначала это молчаливое присутствие стесняло Буянку, а потом она привыкла, как привыкают к новой мозоли. Впрочем, Лукина всячески старалась быть полезной: переписывала роли, возилась с Колей, следила за гардеробом Буянки и вообще оказывала массу чисто-женских услуг. Смешнее всего было то, что Агаѳья Петровна ревновала Буянку решительно ко всем, начиная с маленькаго Коли и кончая кутившим купцом Кожуриным. Выходили забавныя сцены. -- Вам трудно ходить ко мне каждый день,-- говорила ей Буянка.-- Переезжайте ко мне жить... И для вас и для меня удобнее. -- Нет... Я не могу,-- признавалась Лукина, опуская глаза. Она дошла до того, что подбирала брошенныя Буянкой ленточки и хранила их в особой коробке, как любовные сувениры. Но предложение Буянки даже обидело ее: разве к божеству можно так приближаться? Во время театральных разездов, когда Буянку ожидали поклонники за кулисами, в коридоре и на подезде, Агаѳьей Петровной овладевало ужасное волнение. Она шла за своим идолом с бледным лицом и стиснутыми зубами, как зверь, готовый бро