II.
-- Я, собственно, к вам по поручению Савелия Ѳедоровича Добрецова...-- продолжал молодой человек, перебирая в руках мягкую летнюю шляпу. Иван Петрович тяжело дышал. Он как-то кисло взглянул на непрошеннаго гостя и хрипло проговорил: -- Очень рад... прошу... -- Садитесь,-- ласково пригласила Буянка, точно желая поправить грубый тон дяди. -- Позвольте отрекомендоваться: Платон Егорыч Чайкин, комик. -- Очень приятно,-- уже совсем весело ответила Буянка, протягивая руку и по-мужски крепко здороваясь с гостем.-- Садитесь же!.. А где Савелий Ѳедорыч? -- Сейчас он на ярмарке в Солонцах, а оттуда проедет в Загорск. Осенью будет здесь... -- С труппой? -- Да... Труппа в полном составе. Я у него буду служит сезон, а пока хочу отдохнуть... Чащилов мне нравится. -- Вы наймите избушку в Лохманке,-- советовала Буянка с участием к положению бродячаго комика.-- Это всего в трех верстах от города, отсюда это рукой подать... Можно устроиться очень дешево и почти удобно. -- Это в которую же сторону, если итти от вашей дачи? -- Из ворот налево поведет дорожка в гору, а под горой и Лохманка... Я даже могу проводить вас, потому что часто гуляю по этой дороге. -- Очень вам благодарен... Но мне совестно безпокоить вас. -- Елена, ты дай нам чаю с господином комиком, а потом уж пойдешь провожать,-- заметил отдохнувший Иван Петрович.-- Да и Лохманка прескверная деревнюшка... -- Знаете, я не требовательный человек, Иван Петрович,-- застенчиво обяснял Чайкин:-- привычка... На звонок Буянки показалась горничная Дуняша. Ей приказано было приготовить чай на террасе. В это время Иван Петрович разспрашивал, гостя о Добрецове и хрипло смеялся. Неисправимый человек этот Савелий Ѳедорыч, настоящий театральный волк... Все старые антрепренеры провалились, а он один существует. Ему следовало бы поставить памятник "за трудолюбие и искусство". Помилуйте, целых двадцать пять лет ухитриться просуществовать в колее провинциальнаго антрепренера,-- это чего-нибудь стоит!.. Чайкин улыбался и в такт качал своей остриженной под гребенку головой. Он чувствовал, что Буянка разсматривает его, и как-то весь сежился. Но его некрасивое и худое лицо просветлялось от каждой улыбки, а серые глаза смотрели так пытливо и как-то по-детски доверчиво. Большия руки обличали "урожденнаго моветон", как говорил Иван Петрович, кичившийся своим дворянством ни к селу ни к городу. -- Мы с Савелием Ѳедоровичем старые друзья,-- обяснял Иван Петрович, переходя в свой обычный добродушный тон.-- И я его очень уважаю... Хотя и принято смеяться над стариками, которые хвалят все старое, но я все-таки скажу, что таких антрепренеров больше и не будет!.. -- Первая половина последней фразы, кажется, направлена по моему адресу?-- с улыбкой заметила Буянка. -- А хоть бы и так... -- Я хочу сказать только то, чтобы наш гость не принял на свой счет твоей выходки, дядя. -- Ах, да... Ну что же, я имел только тебя в виду, Буянка,-- забормотал старик и добродушно прибавил:-- мы с ней частенько воюем, как давеча... Она ужасно портит мой характер. Это посвящение в семейныя тайны заставило Чайкина улыбнуться, и он взглянул на Буянку благодарными глазами. Затем они перешли на террасу, куда подан был Дуняшей кипевший самовар. Щеголески одетая горничная в безукоризненно накрахмаленном переднике презрительно оглядела ежившагося гостя и про себя назвала "голоштанником, актеришкой". Мало ли их каждую зиму околачивается около господ, а этот залетел пораньше других. От глаз Буянки не ускользнул этот презрительный взгляд, и она принялась угощать артиста с преувеличенной любезностью, что еще больше смутило Чайкина. -- Не хотите ли вы лимона? Нет?-- приставала к нему Буянка.-- А то есть прекрасныя сливки... Дуняша, принесите клубничное варенье. -- Пожалуйста, не безпокойтесь...-- просил Чайкин.-- Мне довольно и одного лимона. -- Пусть посуетится: это ей полезно,-- шутил Иван Петрович. Гость явился в качестве примиряющаго начала, и поэтому за ним ухаживал даже сам Иван Петрович. К самом деле, он давеча сильно разгорячился, и Бог знает, чем разыгралась бы последняя стычка с Буянкой. А сейчас она смотрела так спокойно и просто и так же спокойно и просто заметила ему: -- Что же вы не извиняетесь, милостивый государь? Платон Егорыч был благородным свидетелем, как вы гнали меня давеча вон... -- А если ты покушалась на мою жизнь? Чайкин засмеялся,-- он нюхом скитальца почувствовал себя здесь своим человеком. Прищурив немного глаза, он всматривался пристально в этих "друзей артистов", как называл их Савелий Ѳедорыч в своем актерском кругу. "Это, братец ты мой, перлы и адаманты искусства,-- повторял старый антрепренер своим гнусавым голосом: -- без них и нам без смерти смерть". Он же обяснил Чайкину, что у всех таких "адамантов" один общий недостаток -- любительские спектакли, которых настоящему актеру следует по возможности избегать. Конечно, сам Иван Петрович не играет, а племянница у него с театральным огоньком. Савелий Ѳедорыч непрочь был подшутить над любителями, хотя в каждом городе первым делом разыскивал какого-нибудь влиятельнаго покровителя, каким в Чащилове был Иван Петрович. "Конечно, он прохвост в искусстве,-- гнусил Савелий Ѳедорыч,-- а все-таки страстишка есть... Нам это на руку!" -- Я забыл, Елена Васильевна, передать вам поклон от Михаила Евграфыча Бурова,-- проговорил Чайкин, выпивая второй стакан. -- Разве он опять служит у Савелия Ѳедорыча?-- торопливо спрашивала Буянка.-- Ведь он, кажется, разошелся с ним? -- Да... что-то такое между ними было...--уклончиво ответил Чайкин, смешно вытягивая губы вперед.-- Но сейчас все уладилось... В нашем актерском мире все это делается очень просто: сегодня поссорились, а завтра помирились. -- О, это по моей части!-- засмеялся Иван Петрович.-- Мне постоянно приходится разыгрывать роль добраго гения: то примадонна капризничает, то первый любовник на стену лезет, то комики бунтуют. Говоря откровенно, господа артисты самый безпокойный народ. А Бурова я знал еще мальчиком... да. Способный был мальчик, а теперь его и рукой не достанешь. Помилуйте, первый любовник, дамы на руках носят... -- Ведь ты, дядя, это говоришь так, для краснаго словца. -- Ага!.. Уж ты не влюблена ли в него? Ха-ха... Опять последовала легкая размолвка, но Буянка на этот раз промолчала. Наступал уже вечер, и на террасе делалось прохладно. Открывавшийся с террасы вид на лесистую горку и пробиравшуюся в ивняках безыменную речон