XVII.
Буянка вернулась в Чащилов навсегда. Она ничего не разсказывала, не жаловалась и не делала никаких предположений относительно будущаго. Иван Петрович, по свойственной ему деликатности, ничего не разспрашивал, как будто ничего особеннаго не случилось. Время от времени на даче появлялись старые друзья, сама Буянка не хотела никуда носа показывать, счастливая тем, что у ней есть свой угол. Из старых знакомых не приезжал пока один Чайкин, занятый в театре утром и вечером. Буянка послала ему наконец записку. Чайкин приехал вместе с m-me Моториной. Эта почтенная женщина была в ужасном волнении, так что несколько времени не могла выговорить ни одного слова, а только махала руками. -- Уж вы здоровы ли, Любовь Михайловна?-- спросила ее Буянка. -- Нет, вы представьте себе, Елена Васильевна, тихоня-то наша... а?-- заговорила Моторина, захлебываяс.-- Нет, я не могу говорить... Вот Платон Егорыч скажет... А я-то, дура, с ней няньчилась! Можно ли так ошибаться в людях в мои годы? Никогда, никогда не прощу себе этого случая... Вчера встретила на улице Ливаневскую... Она уж бросила Борщевскаго и теперь раскатывает по всему городу с Косульским,-- это их кружковский премьер. Хорошо... Повстречалась со мной, взглянула, и сейчас этакая улыбка... У, мерзавка!.. Думает, что я ничего не вижу и не понимаю... -- Любовь Михайловна, я все-таки ничего не понимаю,-- заявила Буянка. -- Ах, я не могу...-- томно проговорила Моторина, закрывая глаза.-- Понимаете, мне просто совестно. Платон Егорыч, разскажите вы... Мужчины ведь умеют в форме шутки разсказывать всякия гадости. Но моему мнению, женщина, посвятившая себя искусству, не должна прикасаться к мужчине... Да, не должна!.. Она должна высоко держать знамя своей независимости... В будущем -- о, я в этом убеждена!-- артистки организуют совершенно замкнутый кружок, в роде весталок, с обетом целомудрия. Да, это единственное условие, при котором только возможно отдать себя всю беззаветно искусству. Самый лучший мужчина в конце концов все-таки порядочная свинья... Excusez du peu, Платон Егорыч, хотя вы и мужчина. Нет, скромница-то наша... а?.. -- Агаѳья Петровна?-- сделала догадку Буянка. -- Ах, я не могу слышать этого имени... Говоря между нами, у меня был отличный план: помните Александра Иваныча Фукина? Ну, так вот была бы отличная парочка... Я смотрю на мужчин, как на печальную необходимость. Да... И кто бы мог подумать?.. Старый развратник, о котором говорить даже неприлично, насказал этой дурочке всяких нелепостей: "у вас, милашка, талант", "я вас выведу в люди" и т. д. И она поверила, и теперь... Нет, я не могу!.. -- Одним словом, Агаѳья Петровна сошлась с Добрецовым,-- обяснил наконец Чайкин сконфуженно.-- Ничего в этом особеннаго нет, по крайней мере, для нас... -- Мне до других дела нет,-- спорила Моторина,-- но эта тихоня... кто бы мог подумать? Наконец какое мое положение, и в какон положении Александр Иваныч? Она -- артистка, она, которая не умеет сказать двух слов... Занятая своими мыслями, Моторина даже не спросила Буянку, надолго ли она приехала, где была и что думает делать. Этот комический эпизод опять сблизил Буянку с Чайкиным, и они даже переглянулись. -- И знаете, кто напел этой дуре в уши: "талант! ах, какой талант!"?-- спрашивала Моторина после небольшой передышки.-- Наш редактор, Харлампий Яковлевич... Да я ему глаза выцарапаю, только попадись он мне!.. Он будет знать... У меня тоже талант! Любовь Михайловна явилась и исчезла, как буря. Она только на одну минутку завернула к Ивану Петровичу в кабинет, чтобы сказать ему несколько теплых слов. -- Матушка, да ты сбесилась?!..-- обругал ее старик.-- К Пастеру надо всех вас отправить... Чайкин остался обедать, а Буянка называла его "печальной необходимостью", как Моторина окрестила всех мужчин. Иван Петрович хохотал над этой кличкой до того, что в дверях столовой показалось встревоженное лицо Сергея Ивановича. -- Вы это что же нас-то забыли, безсовестный человек?-- упрекала гостя Буянка.-- Сознайтесь, ведь вам немножко совестно, печальная необходимость? Только после обеда Чайкин вспомнил, что сегодня у них назначена репетиция, и что Добрецов теперь рвет и мечет. Э, нашлепать и на Добрецова: все равно штраф платить. Он опять чувствовал ту предательскую теплоту, с которой не хотел разстаться. Он сидел и смотрел на Буянку, которая что-то такое ему разсказывала, а он ни слова не понимал и только растерянно улыбался. -- Ведь Любовь Михайловна права,-- говорила Буянка,-- я с ней совершенно согласна... Это грустная правда, но тем не менее правда. Я поставила крест на свою артистическую карьеру, именно потому, что... Послушайте, да вы не слушаете меня, печальная необходимость?.. Кому же я говорю: в пространство?.. Вы читали когда-нибудь, как монахи прежде образ