Однако поторопиться с отъездом все-таки следовало, поэтому Дыряев обрадовался, когда старший участковый доложил ему, что погрузка продуктов и необходимого инвентаря закончена.
Подполковник вылез из автомашины, оглядел выстроившихся у автобусов милиционеров и легионеров и с досадой отметил, что по части выправки и молодецкой стати милиционеры заметно уступают иностранцам. «Мало я их гоняю, — подумал начальник милиции. — Хромает у нас физическая подготовка. Пожестче мне надо быть с моими оглоедами, ишь разъелись на колхозных харчах!»
Пригода выделил три львовских автобуса и один «Икарус». Личный состав был готов занять свои места.
У забора толпой стояли опечаленные женщины. Центурион Птолемей Прист о чем-то разговаривал со своей бузулуцкой пассией. Он перемежал родную речь русскими словами, а недостаток в словах восполнял выразительностью жестов. Клавдия от него не отставала.
В толпе провожающих Федор Борисович заметил Леночку Широкову. «Это кого ж она-то провожает? — заинтересовался подполковник. — Из наших кого или из Птолемеевских бойцов?» Проводив печальный взгляд девушки, начальник милиции усмехнулся: «Бедная ты овечка! Да разве можно в такого волка влюбляться? Узнает отец, он же тебя из дому не выпустит, и правильно сделает. Была бы у меня дочь, я бы никогда не позволил ей голову потерять от этого Челентано!»
Посреди тоскующей женской толпы одиноким и унылым гусаком стоял заместитель начальника милиции. Подполковник простился с ним холодным кивком, приподнял подбородок — не робей, парень, не на всю жизнь уезжаем!
— По машинам! — скомандовал он. Так в приснопамятные двадцатые годы его дед, командовавший белой сотней и награжденный впоследствии орденом Боевого Красного Знамени, командовал:
— По коням!
Подойдя к центуриону, подполковник Дыряев вежливо и не без лукавства поздоровался с грустной женщиной и обратился к командиру будущих соперников:
— Прошу в машину, Птолемей Пристович!
К тому времени гулянка в кафе «Тихий Дон» набирала свои обороты. С каждой новой стопкой правила приличия становились чем-то вроде заповедей Господних — где-то изложены, да не про нас. Шеренга пустых бутылок у кассы становилась все длиннее, а паузы между стопками — все короче. Уже были произнесены дежурные тосты и здравицы областным руководителям и Центральному Комитету, уже Скубатиев пожелал району успехов в выполнении решений очередного Пленума и планов по зерновым и мясу, немало было выпито за любовь, мир во всем мире и чистое небо над головой. В кафе забушевало подобно степному пожару веселье, оно постепенно набирало обороты, и рычала принесенная кем-то из партактива гармонь, и председатель ассоциации товаропроизводителей Бузулуцка, выбивая чечетку каблуками остроносых австрийских туфель, залихватски голосил:
Вышла девушка на реку,
Увидала в речке грека,
Грека стал краснее рака,
Повернулся к девке…
И это была частушечка из самых приличных, потому что все остальные можно было воспроизвести печатно примерно в следующем виде:
На… ты……,
…… бедовой?
…… звездою!
Рудольф Константинович не пьянел. Только лицо его багровело и глаза становились уже. Вскоре Скубатиев стал похож на китайского медного божка, восседающего в распустившемся лотосе. От выпитого морщинки на его лице разгладились, и весь облик Рудольфа Константиновича стал умиротворенным, словно он готовился сфотографироваться у переходящего Красного Знамени. Со стороны можно было даже подумать, что умудренный житейским опытом патриарх многочисленного семейства снисходительно наблюдает за невинными шалостями своих домочадцев.
Запыхавшегося товаропроизводителя сменил начальник передвижной механизированной колонны, веселый от того, что в свете новых решений партии ему удалось открыть на территории мехколонны три самостоятельных кооператива. Председатель ассоциации подошел к Пригоде, на ходу вытирая лысину большим цветастым платком, и тревожно спросил:
— Водки хватает? Может, к Маринке домой послать — пусть магазин откроет?
— Должно хватить, — успокоил его Митрофан Николаевич, заглядывая под стол. — С пол-ящика еще будет!
Долговязый секретарь парткома коптильного цеха Мерзликин чечетки не отбивал, но меха гармошки рвал словно ворот тельняшки на расстреле. Непечатных выражений в его припевках было поменьше, очень было похоже, что весь запас ненормативных выражений Мерзликин тратит еще на работе в борьбе с вороватыми коптильщиками, снабжавшими копчеными морскими деликатесами почти весь Бузулуцк.
— …., — вдруг сказал Скубатиев и попытался негнущимися пальцами ущипнуть пышный боте сорокалетней буфетчицы кафе. Ее специально приставили обслуживать сановных представителей областного центра, чтобы сохранить их моральный облик в незапятнанной чистоте. Но вот просчитались. Поговорка, гласящая, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки, еще раз показала свою живучесть и истинность. Глядя на ставшую вдруг слащавой и похотливой физиономию Скубатиева, Митрофан Николаевич Пригода с облегчением осознал, что водки оказалось вполне достаточно.
Глава семнадцатая,
Пионерский лагерь центуриону Птолемею Присту понравился сразу. На аллеях белели гипсовые фигуры дискоболов, метателей копий и юных щекастых трубачей. Сами аллеи были зелеными и нарядными, а в зелени деревьев и кустов прятались длинные казармы из красного кирпича. К чистой неторопливой реке от лагеря уступами спускался пляж с крупным желтым песком.
С появлением людей лагерь ожил. Легионеры разместились в двух корпусах, милиционерам отвели один, но Деление было условным — сдружившиеся в ночных дозорах и в борьбе с правонарушителями римляне и россияне селились вместе, и уже висели в воздухе звонкие шлепки и соленые мужские шуточки, а на реке слышались плески и зычное уханье купающихся.
Оказавшись в лагере, легионеры сразу же избавились от изрядно опостылевших им штанов. Однако и в доспехи облачаться причин не было. Из заплечных мешков доставались спортивные туники, которые в сочетании с полюбившимися легионерам кедами придавали римским воинам воистину спортивный вид.
Подполковник Дыряев и центурион Прист поселились в уютном домике медпункта. Ну не в общем же бараке им было селиться! Авторитет их требовал отдельного жилья. Проживание в общих бараках всегда грозит утратой этого самого авторитета. В изоляторе медпункта поселили Степана Николаевича Гладышева, но не товарищества ради, а исключительно для удобства общения. За время оккупации Бузулуцка римлянами учитель окреп в латыни настолько, что пробовал даже шутить.
Начальники уселись на веранде и принялись составлять программу состязаний.
— Борьба, — сказал центурион. — Это обязательно. Без борьбы что за Игры? Подполковник посопел.
— Бокс, — в свою очередь предложил он. Учитель рисования перевел.
— Ку-лаш-ки? — по-русски переспросил римлянин. — Бон! Со си бон! Занятие, достойное воина, хотя и придумано греками!
Бег тоже не вызвал особых разногласий. Небольшие споры вызвали соревнования по стрельбе из лука. Птолемей Прист настаивал на включение этого вида в Игры, особо упирая на то, что стрельба из лука для римлян является развлечением, а не предметом профессионального мастерства. Дыряев резонно возражал, что для его милиционеров луки такая же экзотика, как для римлян капканы на зверя. Возможно, что именно это неожиданное и необычное сравнение произвело на центуриона определенное впечатление, и он согласился на то, что легионеры будут стрелять из луков, а милиционерам будет разрешено использовать более традиционные для них пистолеты Макарова.