Но и повезло тоже, потому что время прошло, и умер вождь всех вождей, и стали выпускать по этому поводу, как в благодарность по амнистии из-за всенародного горя. Но это уже в 53-м, с недосидкой в целый год получилось. И то дело, так?..
…Так-то оно так, я все понимал, но и то, что это не вполне мое, я тоже знал наверняка. И то, что хромота моя практически незаметна, тоже почему-то в расчет не принималось. И тот аргумент, что для работы в кукольном театре подобный физический недостаток значения не имеет, а для драматического актера может быть существенным препятствием, не должен, как мне кажется, являться определяющим, верно? Я уже не говорю о том, сколько душевного беспокойства это доставляло маме и сколько нервов приходилось ей тратить, поскольку я уже пять лет служил явно не по месту своего призвания, и актерский гений бывшего фронтовика еще не был признан повсеместно, и поэтому приходилось тратить драгоценное время и посвящать часть будущей карьеры куклам, говорить за них чужими голосами, не предъявляя публике мейерхольдова лица, дергать за нити или управлять руками, не ощущая температурного контакта с неживым партнером: ни телесного, ни душевного. Это здесь, в моем новом прозрачном доме на верхней орбите у меня потребность таковая носит чисто исследовательский, умозрительный, я бы сказал, характер, и накопление информации происходит совершенно другого свойства, по другим каналам, и я имею возможность заниматься этим по своему выбору, с огромным удовольствием, с беззаботной веселостью, с безответственным подглядыванием и даже могу позволить себе слегка похулиганить, если очень захочется, но тоже — довольно невинно, иначе вмиг слечу с нижней орбиты: тоже дали понять каким-то образом, как и то, что далеко не у всех вообще на нижнюю допуск имеется, ближайшую к страстям.
Где ж вы были, подумал я, когда вы же меня в театральный принимали. Почему тогда нога моя вам не мешала, да вы просто ее не заметили вовсе. Или были Звездой моей Красной ослеплены и не смогли отказать фронтовику, бывшему боевому лейтенанту Юрию Булю? А теперь в игры надумали со мной играть? В куклы? За веревочки меня дергать? Одним словом, уволился я тогда из кукольного и уехал куда глаза глядят на актера человеческого наниматься, на одушевленного. И получилось. В Саратове получилось в местный ТЮЗ устроиться. И не думаю, что по той лишь причине, что подправил имевшуюся в документах ссылку на ранение с последующей ампутацией небольшой части необходимого актерского инструментария. И не только в связи с наличием настоящего столичного актерского диплома. И не из-за рокового профиля и героического взгляда анфас. Кстати, и показать мне было нечего особо, так как ролей сыгранных я к тому времени просто не имел никаких. Но я сыграл и был принят. Я сыграл тех, за кого говорил дурными голосами из-за шторки. Я вдруг на миг представил их себе, всех этих кукольных героев и негодяев, и понял разом, как их следует очеловечить. Тогда я отбросил ту темную шторку, скинул черные бархатные рукава и сделал всех их живыми — всех этих моих ненавистных в недавнем прошлом придурков-мертвяков из папье-маше, тряпок и картона. Я надувал и втягивал за них живот, я поправлял их несуществующие бакенбарды, мои глаза сверкали их недовольством и тут же готовы были излучить их же покорственную благодарность, я смешно и страшно переступал, как переступали их великаны, и вприсядку ковылял, как передвигались их карлики, не забывая при этом перенести основную тяжесть тела на левую ногу. Но об этом я знал один — о том, как в это время нестерпимо больно правой снизу и даже в том месте, где ее нет совсем, где вообще ничего нет, кроме деревяшки, пустоты и раструба протезной бычьей кожи.
Для начала меня ввели в спектакль на «прими-подай», но зато через месяц я получил свою первую роль в другом уже спектакле, и тут уже все было по-честному и даже с монологом. Ну а дальше пошло-поехало, пока вместе со мной не вернулось через пять лет в Москву в штат театра им. Моссовета и на улицу Герцена, к маме, Изабелле Львовне. Как раз начинался май, и он был поразительно теплым в тот год и напомнил мне май 45-го, тот самый, победный. И еще через два дня я надел свой единственный орден Красной Звезды и отправился на Красную площадь, потому что был День Победы, и я был настоящий ветеран и впервые за все послевоенные годы это ясно осознал…