Бычок

Литовкин Сергей Бычок

Сергей Литовкин

"БЫЧОК"

(Лица, события и обстоятельства изменены, но факты, несомненно, имели место быть)

Какой бы ерундовиной мы систематически ни занимались, - всегда пытаемся придать ей глубокий, а иногда и мистический смысл, вырабатывая определенную систему и последовательность манипуляций, окружая процесс мелкими деталями и формируя традиции. Так, например, обстоит дело с совершенно дурацкой, как я теперь считаю, привычкой - курением. Я азартно дымил и коптил больше тридцати лет, что позволяет мне довольно квалифицированно судить о предмете. Не рискнул бы писать об этом, если б не развязался с табаком на грани столетий. Еще круче звучит - "в прошлом тысячелетии". Короче, держусь уже несколько месяцев. До этого было несколько тренировочных попыток. Хорошо помню, как в самый первый раз собрался всерьез бросить курить.

Выходил я в море в семьдесят каком-то году на кораблике вспомогательного флота с военной командой. Строился он немцами в пятидесятых годах как рыболовецкий траулер, но служил на Черноморском флоте посыльным судном. По плану на этой посудине я с кучей аппаратуры должен был следовать до одной из точек якорных стоянок в Средиземном море, а там - перебраться на эсминец "Л-вый". На нем-то и надлежало развернуть приборы для проверки их работоспособности в наиболее неблагоприятных условиях бурливой, в это время года, восточной Атлантике. За сутки до убытия удалось смотаться в тупиковую зону вокзала, где разыскав вагон-ресторан ленинградского поезда, я скупил с незначительной переплатой все буфетные запасы "Беломора" знаменитой фабрики имени Урицкого. Набралось без малого сто шестьдесят пачек, чего должно было хватить для имитации дыма Отечества на полгода, даже с учетом стрелков среднего калибра. Пачка противного табака "Моряк" с ширпотребовской курительной трубкой и блок болгарской роскоши "Стюардесса" дополнили мое богатство и придавали чувство уверенности в личной независимости. Многое стерлось из памяти с предыдущего похода. Но ощущение собственной неполноценности, возникающее при попытках, как правило неудачных, стрельнуть хотя б окурок на корабле, где уже месяц, как закончились все запасы, - незабываемо.

Определили меня на временное жительство в каюту, уже несколько дней, как заселенную вторым временным постояльцем - флагманским спецом одной из бригад, следовавшим в распоряжение эскадры. Андрей ( так звали "флажка") недавно завершил бракоразводный процесс и друзья устроили ему морскую прогулку подальше от политработников, азартно терзавших эту жертву бытового неустройства только уже за сам факт развода. Семилетние скитания по частным углам и многомесячные морские походы уморили советскую семью, как химические отходы - рыбу в типовом рукотворном водохранилище. По различным политорганам и партсобраниям мужика таскали уже месяца три, что привело к совершенно неожиданному результату. Неокрепшая психика начинающего холостяка вытолкнула его на скользкую дорожку. Многочисленные публичные унижения требовали компенсации и самоутверждения личности в одной из областей человеческой деятельности. По иронии судьбы, свою дееспособность он начал проявлять в сексуальной сфере, доказывая всем и каждому, что прозрачные намеки бывшей жены носили клеветнический характер. Упущенное ранее, Андрей наверстывал такими темпами, что опасения друзей за его физическое и душевное здоровье имели под собой вполне реальную почву. Будучи человеком общительным и доброжелательным, он в первый же вечер нашего знакомства поволок меня в ресторан на праздник жизни.

Не успели мы выпить и по рюмке коньячку, как к нашему столику слетелся квартет из говорливых девиц, не скрывающих весьма близкого знакомства с моим товарищем. Обладая широкой русской душой, тот активно знакомил меня со всеми своими приятельницами, подмигивая и делая, не допускающие альтернативного толкования, намеки. Да! А еще полгода назад считался образцовым семьянином. Учитывая возможные нюансы и варианты развития подобных знакомств, я предпочел допить уже налитое мне спиртное и ретироваться, взяв с товарища слово не пропадать насовсем. Завтра с утра предстоял выход корабля в море. На всякий случай, предполагая возможность вероятного поиска Андрея, я записал несколько номеров телефонов, охотно продиктованных его подружками. Не исключено, что мой интерес был понят превратно. Одна из девушек попыталась нарисовать номер фломастером мне на ладони, считая это место для записи существенно более надежным, чем сигаретная пачка.

Флажок не пропал. Он явился около семи утра и со стуком бросил в рундук столовый нож с ресторанной гравировкой на ручке. На мой вопрос о происхождении и назначении оного, Андрей вытащил еще несколько подобных клинков, ранее служивших предметами сервировки в местах общепита славного Севастополя, свидетельством чему были соответствующие насечки и надписи. По его, несколько путаным, объяснениям, выяснилось, что в период завершения обычных кабацких посиделок, как правило, происходит какой-нибудь конфликт с другими гостями ресторана. Виноваты, естественно, - они, эти недоделанные "посе-...си-..сти-...тели". Последнее слово ему удалось произнести в три приема, но зато - с неподдельным сарказмом. Очевидно, что изыскание оружия в целях возможной самообороны являлось мерой вполне оправданной. Предполагалось, что приборы изымаются для временного пользования с последующим обязательным возвратом. Применять ножики в деле, к счастью, не требовалось, но показывать, якобы, приходилось, и не раз. - Ежели такое дело, надо с собой кортик все время таскать, - предположил я.

- Что я бандит, что ли? - обиделся Андрей, с грохотом высыпая свои трофеи обратно в рундук. Его тело напоминало поле битвы после полного взаимного уничтожения противоборствующих сторон. Прощание с берегом было бурным. Падение в койку и первые звуки пронзительного храпа случились одновременно. Сыграли боевую тревогу, но я, будучи пассажиром, а не членом экипажа, ее проигнорировал и, не вылезая из койки, обреченно загибал пальцы, уточняя перечень незавершенных на берегу дел и невыполненных обязательств. Когда серия характерных звуков, стуков и сигналов позволила предположить, что контакт с сушей успешно разорван, я решил прекратить самоистязание в несомненной уверенности в том, что море все спишет. Разбудил меня троекратный стук, сопровождавший появление в каютном пространстве нового лица - старлея медицинской службы с портфелем в руках, одетого, как ни странно, в тропическую форму.