Глава 17
Афродита смеялась долго и громко и обводила всех взглядом, точно говоря: «Нет большего слепца, чем тот, кто не хочет видеть. В любви таится многое, и не все ее лики прекрасны». Но затем она удалилась — и возвратилась в прозрачном бледно-голубом одеянии, закрытом почти до шеи, и с длинными струящимися рукавами, в которых изредка мелькали белые округлые руки.
— Ну, полно, полно. — Афродита со своей обычной, чуть легкомысленной улыбкой окинула взглядом потрясенное собрание. — Вот она я — такая, как всегда. — Она тяжко вздохнула и, надув губки, заявила: — А платье все равно красивое.
— Не для тебя! — ответил громкий хор.
К счастью, прежде чем она успела возразить, вошел слуга, приглашая к столу, — и все перешли в столовую. Вся задняя стена ее была из Гадесова стекла, а за ней простиралась лесная поляна, по которой, играя в чехарду и салки, гонялись друг за другом сатиры и фавны. Ариадну все еще сотрясала внутренняя дрожь — других же сразу заворожили ужимки очаровательных созданий, и они принялись расспрашивать Диониса, как ему удается удерживать их там, где он хочет.
Ответ был самый простой: он хорошо их кормит и часто с ними играет — и после Дионисовых объяснений стало легче перейти к более серьезным темам. После трапезы Психея увлекла Ариадну в уголок, чтобы поговорить о почитании Матери на Крите. Ее очень заинтересовало Ариаднино описание золотистых лент, что давали ей силу, и того, как развевались ее волосы во время танца, когда Мать бывала довольна. Про то, как за эти самые волосы ее вытянули во дворец, чтобы показать, как Минотавр жрет человечину, Ариадна рассказывать не стала.
К тому времени, когда Афродита, Эрос и Психея удалились, Ариадна была уверена, что друзья Диониса ее приняли, и теперь возможность когда-нибудь уйти жить на Олимп пугала ее куда меньше. Отчасти из-за потрясения от того, что открыла им Афродита, сейчас Ариадне было все равно, с кем и как делит свое ложе Дионис. Когда пришло время разойтись, она с удовольствием вернулась одна в свою спальню. Ей больше не хотелось искушать Диониса.
На следующий день Дионис повел ее погулять по Олимпу: показывал большие дома, прекрасные статуи и очень древнее святилище Матери за городом. Ариадна застыла перед входом, задрожала и отшатнулась.
— Ее здесь нет, — сказала она. — Она была не нужна здесь и поэтому ушла. Я не могу остаться тут.
— Мать все еще среди нас, — уверил ее Дионис. — Самое большое святилище у Персефоны, в Нижнем Мире, но есть еще одно — близ охотничьей хижины, где иногда живут Эрос с Психеей; а когда ты переберешься ко мне насовсем, мы устроим святилище в саду, где играют фавны.
— Я не могу остаться.
— Я знаю. Мне надо идти с Гекатой, а тебе будет здесь плохо одной. Но еще несколько дней...
После полудня Дионис повел ее знакомиться с Гермесом — и, несмотря на свое намерение держаться почтительно и с уважением, Ариадна очень скоро обнаружила, что неудержимо хохочет над Гермесовыми неприличными анекдотами, а когда Дионис попытался не дать ему рассказать что-то невероятно смачное об Аполлоне — Гермес наморщил нос.
— Аполлон — скряга, — проворчал он. — Ему подавай все разом. Я подарил ему арфу, которую изобрел, и научил его петь. Зачем ему понадобилось отбирать у меня мой голос? Я теперь каркаю, как больная ворона.
— Кому ты хочешь петь? — спросил Дионис. Гермес засмеялся и отвел глаза.
— Никому, но когда-нибудь, может, и захочу.
На третий день Ариадна встретилась с Гекатой. Ей было нетрудно сохранять уважительно-почтительный тон, хоть страха она и не чувствовала. Геката была сама любезность, но ее серебристо-синие глаза смотрели сквозь Ариадну, в неведомые другим дали. Она спросила, расстроит ли Ариадну, если Дионис отправится с ней на Восток. Отвечая, Ариадна слегка улыбнулась.
— Я буду скучать по нему, госпожа. Но я ни в чем не нуждаюсь и мне ничто не грозит. А он сказал, для него пойти с тобой — не только долг, но и великое удовольствие. Думаю, он рассчитывает на приключения.
— Рассчитывает... — повторила Геката, прикрыв глаза. Потом тряхнула головой. — Он вернется невредимым — клянусь. — И, помолчав, добавила: — Если придет нужда — -Зови его. Это далеко, но я сотворю заклинание, которое донесет твой Призыв.
— О нет, не надо, — прошептала Ариадна. — Я так глупа, что порой Зову его, сама того не желая, просто потому что мне страшно... или одиноко. Не позволяй моему Зову оторвать его от дел более важных... или опасных.
— Ты маленькая героиня, — сказала Геката, и Ариадна рделась от удовольствия, потому что Геката не назвала ее «дитя».
На четвертый день Ариадна подружилась с Силеном, который водил ее по лавочкам на горе, — и вернулась домой, нагруженная целым ворохом по-настоящему красивых одежд. Что бы ни думал на ее счет Вакх, но все, на что он осмелился, — это прибить слугу, слишком ретиво, по его мнению, исполнявшего просьбу Ариадны. Он рассчитывал, что слуга не осмелится пожаловаться Дионису — он и не осмелился, но пожаловался Ариадне. Что сделал с Вакхом Дионис — Ариадна не спросила, но слуги теперь заглядывали ей в рот и кидались выполнять малейшие ее желания.
Однако на пятый день Дионис, выйдя к завтраку, увидел Ариадну за столом всю в слезах.
— Что стряслось? — спросил он, но ровный тон его говорил, что он уже понял причину ее слез.
— Я должна вернуться в Кносс, — всхлипнула Ариадна. — Она тянет меня за волосы, тянет за нити сердца. Мой цветок у сердца холоден и мертв. Я должна возвратиться.
Дионис повел плечами. Он хотел бы, чтобы Ариадна оставалась с ним до самого его ухода. С ней Олимп был совершенно другим. В лавках хозяева не шарахались от него и, если он спрашивал, спокойно называли цены. Его несколько раз приглашали выпить и закусить, а Арес и Гермес затащили его к себе поговорить об Ариадне. А еще он, идя с Ариадной по улице, встретил Гестию, и та предложила им вместе с ней пойти в дом Зевса.
Однако возражать против ее возвращения Дионис не мог. По правде говоря, он и сам чувствовал — пора. Богиня не дергала его за волосы, но он сердцем чувствовал — Ариадне пришло время возвращаться в Кносс. К сожалению, сердце говорило ему и то, что она наверняка попадет в беду, пытаясь защитить быкоглавого. И Дионис был совсем не уверен, что успеет спасти ее. Он понятия не имел, достигнет ли Ариаднин Призыв Междуречья, сможет ли заклятие Гермеса перенести его назад достаточно быстро — а Геката отказывалась говорить ему что-либо, кроме того, что она не позволит, чтобы с Ариадной случилось несчастье. Дионис беспокойно заерзал, Ариадна вытерла слезы и обратила взгляд на него.
— Ты встревожен, господин?
— Я должен идти с Гекатой. Я обещал. А кроме того — она столько для меня сделала...
— Разумеется, должен. — Ариадна уже улыбалась. — Ты ведь уходил и раньше. Я скучаю по тебе — но это терпимо, пока я знаю, что ты возвратишься. — Она протянула через стол руку и коснулась его ладони. — Когда-нибудь я вернусь на Олимп, обещаю тебе, но сейчас я нужна Ей в Кноссе. И там я с распростертыми объятиями буду ждать твоего возвращения.
— Если только твой рогатый сводный братец прежде тебя не убьет. Обещай мне держаться от него подальше, пока я не могу быстро примчаться на помощь. Обещаешь?
Улыбка исчезла с губ Ариадны: ей вспомнился Минотавр — такой, каким она видела его в последний раз. Она содрогнулась. Но обещать Дионису того, о чем он просил, она не могла.
— Он не трогал меня, — попыталась она убедить своего встревоженного «бога».
— Я слышал твой крик.
— Он отбросил меня, и я упала. Но это было случайно. Он не хотел причинять мне боль.
— Но твой разум был черно-красным от страха. Я никогда не ощущал в тебе такого ужаса.
— Это из-за того, что он натворил. Там был кошмар. Кош-мар, которого я не смогу описать. Минотавр убил служителя... там кругом была кровь. А он даже не понимал, что это ужасно.
Беднягу всегда учили, что он бог, который может все, — и в то же время во всем отказывали. Не знаю, чего хотела от него Пасифая — должно быть, как и раньше, чтобы он выучил царские ответы для обряда в честь Матери, но на сей раз она, очевидно, зашла слишком далеко, и он кинулся на нее. Думаю, слуга Исидор попытался отогнать его факелом — однажды я это видела, — но на этот раз он был слишком зол и не испугался огня.