Высокое, летнее, забросанное мелкими облачками, небо. Солнце, тусклое от летней утренней дымки. Теплый воздух, нежно пронизанный внутренним сиянием и почти неуловимыми тенями.
Под таким высоким, летним, слегка затянутым нежной утренней дымкой небом город с балкона выглядел вызывающе плоским. По крайней мере, он ничем не напомнил Валентину те города, в которых ему пришлось побывать за последние пять лет. Он не напомнил ему даже Москву, хотя театр Оперы, несомненно, внушал уважение своим чудовищно серым, чудовищно тяжелым рифленым куполом, подпирающим высокое небо.
Валентин опустил глаза.
Сразу под колоннадой театра начинался сквер. Он тянулся до самой площади, где за нежными лапами темных, все еще сохраняющих в себе частицу ночи елей поблескивало под солнцем некое отшлифованное ветрами и дождями свободное розоватое гранитное пространство, занятое абсолютно стандартными, а от того неуловимо мрачноватыми бетонными фигурами рабочих и крестьян. Кто-то из них был с винтовкой. Что держали другие, сверху разобрать было трудно. Впрочем, от фигур исходило такое угрюмое нелюбопытство, что не возникало особого желания рассмотреть их подробней. От всего этого само розоватое гранитное пространство выглядело гораздо веселей, чем бетонные фигуры.
Всю бетонную композицию Валентин не мог подробно разглядеть еще и из-за темных елей, перекрывающих вид. Кстати, еще рано утром он услышал от таксиста, что в Новосибирске центральную группу бетонных скульптур, возглавляемых вождем революции, местный люд называет мутантами.
«Улица Орджоникидзе? Еще бы! Знаю!.. — кивнул в Толмачеве таксист, услышав от Валентина адрес. — Это рядом с мутантами».
И Джон Куделькин-старший в Москве, проводив Валентина во Внукове, выразился примерно так:
— В Толмачево сразу бери такси и сразу дуй в центр города. Дуй прямо до мутантов. Так и скажи таксисту — мне, мол, к мутантам. В Новосибирске это звучит как у нас — дотряси до бороды. Юрка в Новосибирске живет рядом с мутантами. — И пояснил: — Мутанты — это скульптуры. Ну, даже не скульптуры, а, скажем так, целое стадо скульптур. Целая толпа, боевой строй, каменный лес, бетонная композиция. Последние годы Джон Куделькин-старший полюбил говорить красиво. В Новосибирске жить рядом с мутантами почетно. Это почти как у нас — рядом с Кремлем. И похвастался: — Юрка у меня теперь большой человек. Было время, не скрою, расстроил отца, служил в органах. Сам знаешь, с взрослыми детьми не поспоришь… Но теперь, Валька, так скажу, одумался Юрка, пошел в рост. Службу в органах бросил, подал рапорт, устроился в большую компьютерную фирму. Условия — любой позавидует. Не то что мы с тобой, Валька. Росли, не зная, кто мы есть на самом деле… Ну, чемпионы… Сейчас уже бывшие… Всю жизнь в чемпионах не усидишь… Нужно еще что-то. Сам знаешь, что нужно… Не усидишь в чемпионах… Вот и получается, что я теперь просто мясник с рынка. Мелкий торгаш. А кто теперь ты, я даже и не знаю. Раньше знал — бывший чемпион, хороший парень, местный житель села Лодыгино, а теперь не знаю… А вот Юрка вырос. Юрка у меня человек. У него теперь и деньги, и положение. Правда, жены нет. Но это поправимо. В его годы это вполне поправимо. Куда денется?.. У моего Юрки, — с каким-то особенным значением похвастался Куделькин-старший, — везде чисто. Понял? И позади, и впереди чисто. Совсем не так, как у нас с тобой. И вообще, так тебе скажу Валька, мой Юрка умеет играть по правилам…
По правилам. Валентин усмехнулся.
Не знаю, как там получается у Куделькина-младшего, подумал он, а у меня как-то не очень выходило играть по правилам… Ну, разве что на борцовском ковре… Но это спорт… Там нельзя иначе…
И вздохнул. Ну все это к черту! Когда это было?..
Прилетев в Москву, Валентин первым делом собирался съездить в Лодыгино, но Джон Куделькин-старший твердо заявил:
— А вот этого не надо.
— Почему?
— А вот не надо. Нечего тебе делать в Лодыгине. — Джон говорил очень серьезно. — Считай, нас теперь как помещик, у которого сожгли поместье… А чего хочешь? У нас революция за революцией, — усмехКуделькин-старший явному недоумению Валентина. Огромный, еще больше расползшийся за последобрый Джон, старый Джон, бывший борец. У нас много чего проРассказать, не поверишь. Ты, Валька, сперва да как, да какие теперь люди, а уж На кой сейчас сдалось это Твои соседи давно считают, что тебя то ли посадили по делу. черт, что Ходят всядомик Так сказать, порядка. Джон внимательно А Да?.. Ни в Москве было, ни знаешь. Они не Им определенность нужна. вражина. А ты Твой домик в Лодыгине, он многих бревном в глазу. Логика Джон. Вот есть хорошая вещь, твоя. А раз не твоя, раз нельзя прибрать к чужую вещь, давай сожжем ее к такой матери! Так что, забудь на время про Лодыгино. Земля не денется. Придет время, вернешь землю. Но сам сейчас пока никуда не езди. Особенно в Лодыгино. Если ты приедешь, сам понимаешь, начнутся расспросы. Где был? Да что Да чего у тебя вид такой?.. Ты пока, Валька, оставайся в Москве. С работой сейчас нет проблем. Это все только жалуются, что не могут найти работу. На самом деле, попросту не хотят работать. Тебе, если хочешь, я в несколько дней найду хорошее дело в самом лучшем, в самом выгодном мясном ряду на самом лучшем рынке. А хочешь, устрою в охрану?.. Это не так просто, как ты думаешь… наклонил Джон круглую голову, перехватив полуулыбку Валентина. — А если хочешь знать, то совсем, очень даже не просто. Но для тебя, Валька, сделаю. Для тебя, Валька, я все сделаю. Мы с тобой, считай, одну жизнь прожили. — И засмеялся. — Но игроки сейчас другие… И играют по другим правилам…