— В подсознании нашего народа, — к большому удивлению Сергея ответил Степан Агафонович, — имеется только одна идея — выживания. Этим все и пользуются, навязывая ему то монархизм, то… — старик запнулся и добавил — … чего похуже.
— Бать, ты чего? — ошалел Сергей. — Ты о чем это?
— Ладно, — махнул рукой отец. — Тут неизвестно до чего можно договориться. Я вспомнил, как до войны пришлось мне присутствовать при допросе одного сумасшедшего старика. Тот нас уверял, что царя Николая II не расстреляли, а держали вроде как тайного консультанта, чтобы он своими знаниями помог большевикам новую империю построить на социалистической основе. И он вроде согласился, признав, что социализм — светское воплощение в жизнь православных идей.
— И что с этим стариком стало? — заинтересовался Сергей. — Что он еще рассказал?
— Знаешь, что сказала мышка, повстречавшись с кошкой, — без тени улыбки спросил в свою очередь Степан Агафонович.
— Знаю эту старую чекистскую присказку, — ответил Сергей, — ничего не сказала. Не успела.
— Вот то-то и оно, — подтвердил отец. — Мало кто успевал что-нибудь сказать в те годы. Не любили, как сейчас, выслушивать… Шлепнули этого старика в тот же день. Разговор тогда со всеми был короткий…
— Слушай, папа, — перебил отца Сергей, — мне очень интересно, скажи, значит, до войны ходили слухи, что царя не расстреляли? Кроме этого старика, ты что-нибудь слышал о подобной версии?
— Много разных слухов ходило, — ответил Степан Агафонович, — и такие ходили, как этот. Что будто бы бывший царь чуть ли ни у самого товарища Сталина в советниках ходит, потому что, — старик рассмеялся, — сам товарищ Сталин — побочный сын Александра III, а потому они как бы братья. Ленин-де хотел с царем расправиться за то, что тот брата его приказал повесить, а Сталин брата своего спас, и держал при себе. Представляешь?
Что-то в последнее время изменилось в рассуждениях отца, но что именно, Сергей толком понять не мог.
Очередной сюрприз ждал его, когда он, пожелав отцу спокойной ночи, пошел спать в бывшую свою комнату, где стояли две узкие кровати, его и брата. Проходя через маленькую прихожую, где на небольшой тумбочке стоял телефон, Сергей чисто автоматически заметил лежащий рядом с аппаратом конверт, адресованный отцу. Взглянув на обратный адрес, Сергей еще более удивился. Письмо было прислано из Ленинграда каким-то Израилем Лазаревичем Ариманом, проживающим в колыбели трех революций, на Васильевском острове, по адресу. Камская улица, дом 24. Он машинально, по профессиональной привычке, отметил, что на обратном адресе указаны только улица и дом, а номера квартиры нет. Куманин никак не думал, что у отца есть знакомые со столь звучными именами. Отец очень активно работал в совете ветеранов и вел большую переписку чуть ли не со всем Союзом. «Мало ли с кем он когда-то служил». Список ветеранов у него был в большой записной книжке в переплете красного цвета с изображением Спасской башни Кремля. Засыпая, Сергей задумался чем это письмо его так поразило, может, из-за имени отправителя. Впрочем, он вскоре забыл об этом.
Несмотря на то, что в данном майору Куманину предписании ничего не говорилось о необходимости проведения каких-либо исторических исследований, а поручалось найти, наконец, место захоронения последнего царя и его семьи после расстрела их в 1918 году, сам он понимал свою задачу скорее как исследование, а не как расследование. Хотя какая между этими двумя понятиями разница? И тут, и там приходится копаться в документах, изучать источники, искать доказательства, опрашивать свидетелей, проводить различные экспертизы и тому подобное. Различие состояло в том, что в итоге расследования открывают или закрывают уголовные и прочие дела, а в итоге исследования, если повезет, пишутся рефераты и монографии, защищаются диссертации. Иногда у Куманина возникало неясное желание плюнуть на все и уйти куда-нибудь преподавать историю, все равно какую. Он мог довольно профессионально преподавать в средней школе историю СССР, а в вузе — историю КПСС. На одну из кафедр его даже зазывали, правда, почасовиком. Но это для начала, минимум через год-полтора можно было бы защититься и стать доцентом, а там открывалась дорога в большую науку. Вот и теперь промелькнула мысль: «Не пора ли начать научную карьеру», но все же он решил сначала докопаться до истины. Утром следующего дня Куманин прибыл в Центральный архив КГБ, расположившийся скромно и без вывески в огромном здании в двух кварталах от Лубянки. В архиве, тщательно проверив все пропуска и предписания, Куманина провели к худому, маленькому и сморщенному старичку, сидевшему в крошечной каморке на первом этаже. Вид каморки был непрезентабельным и совершенно не вязался с помпезностью самого здания, выполненного из бетона и стекла в стиле архитектуры позднебрежневского периода. Одет архивариус был в армейскую рубаху без галстука и в форменные, но изрядно помятые брюки.
— Диссертацию пишете? — поинтересовался он, ознакомившись с куманинскими предписаниями. — Если пишете, то должен вас разочаровать. У нас, дорогой мой, хранятся документы только после 1954 года. А все, что было раньше, в другом месте. Вам надо ехать на Калужское шоссе к окружной дороге. Там все документы более раннего периода, хотя там главным образом документы СМЕРШа времен войны собраны. А по интересующему вас вопросу лучше в обычных исторических архивах что-нибудь поискать. Недавно вот по телевизору выступал какой-то писатель. Так он все для своей книги накопал в университетской библиотеке.
— У меня несколько другая задача, — пояснил Куманин, — поэтому…
— Я понимаю, — сказал старичок, — но хочу вам сказать честно, здесь вы ничего не найдете. Не у нас надо искать, не в нашем ведомстве. Люди в Екатеринбурге, что занимались царем и его семьей, по большому счету, даже не были чекистами, если подходить к этому вопросу формально. Они представляли местные советы. Потом, многое хранилось в архивах НКВД. Позже, в 1941 году, когда наркомат разделили, все передали в архив МВД. Да и то я в этом сильно сомневаюсь. Повторяю, что те люди в Екатеринбурге не принадлежали к нашему ведомству. Если выражаться современным языком, они были прямыми представителями высшего партийного руководства страны. Скорее, интересующие вас материалы нужно искать в партийных архивах.
По фразе «занимались царем и его семьей» в старичке сразу угадывался бывший прокурор военных трибуналов СМЕРШа, занимавшийся в своей жизни не одной тысячей людей, а ныне направленный доживать в архивную пыль.
Калужское шоссе дрожало от грохота многотонных грузовиков, мчавшихся на фоне каких-то незавершенных строек, и кранов, застывших в различных позах, как окаменевшие доисторические чудовища. Стояла страшная жара, особенно остро ощущаемая из-за поднятой машинами пыли. Филиал архива КГБ размещался в приземистом двухэтажном здании, окруженном высоким (почти вровень с крышей) глухим бетонным забором с железными воротами, украшенными красными звездами военного ведомства. В наглухо закрытую дверь проходной был вмурован звонок, выставивший на свет божий малюсенькую кнопку. Вытирая платком вспотевшее лицо, Куманин на эту кнопочку и нажал. Нажимать пришлось еще раз пять, прежде чем в дверях открылось маленькое окошко, которого Куманин не заметил, а в нем показалось сурово-красное недовольное лицо караульного прапорщика. Он молчал, но его лицо как бы выражало: «Ну, чего трезвонишь? Чего надо?». Куманин показал свое удостоверение. С тем же выражением на лице прапорщик открыл дверь, впустил Сергея в проходную, оттуда ввел в боковую комнатку, где стояли стол и пара стульев-ветеранов, попросил подождать, буркнув: «Вообще-то у нас обед», — и пошел, видимо, кому-то звонить.
На обшарпанном столе лежало несколько номеров газеты «Правда» и «Красная Звезда» за позапрошлый месяц. Все они были заполнены сообщениями о предстоящем выводе советских войск из Афганистана. Куманин по ассоциации вспомнил, что давно не получал никаких вестей от брата, а у отца вчера не спросил, увлекшись совершенно пустым разговором за вечерним чаем.
Примерно минут через сорок появился какой-то старший лейтенант, извинился: «У нас обед», внимательно просмотрел все документы Куманина.