Из дневника
«Это тонкое смуглое лицо, прикрытое прядями волос, видел я каждый вечер, возвращаясь домой в окне стоящего на путях вагона. Кто она? Почему одна? Почему не уходит домой. Когда начнется рабочий график движения этого пассажирского состава? Я уже придумал ей историю, история эта была о брошенной девушке, о погибшей любви юной проводницы, встретившей в одном из своих пассажиров того, кого искала …
Словом, это была красивая история. Но я проходил мимо вагона, а девушка продолжала читать при свете настольной лампы в своем служебном купе.
В этот вечер, я решил набрать осенних кленовых листьев, и, проходя мимо вагона, постучал в ее окно, протянул ей этот букет. Она улыбнулась и откинула верхнюю фрамугу окна, протянула узкую руку, чтобы взять букет.
– Спасибо! – сказала она
А я стоял, и не знал, что дальше делать.
– Пойдемте, погуляем – ляпнул я, не придумав ничего лучшего.
Она отрицательно покачала головой.
– Но ведь вам скучно!
– Скучно, – согласилась она.
– Тогда в чем дело?
– В том, что я боюсь.
– Меня?
– Да всего. Темнеет. Вечер. Этот прирельсовый тупик. Да какая вам разница. А за букетик спасибо. – И она собралась закрывать фрамугу.
– Постойте! – закричал я. – А можно я приглашу вас в кафе!? Здесь на вокзале. Там не страшно. А пока вы будете собираться, я отойду на двадцать метров, туда, на перрон. Там же уже люди!
– А зачем вам это? – спросила она.
– Не знаю! Просто вас уже третий день вижу. Вы мне очень нравитесь. А дальше этого я не думаю!
– Пока,– уточнила она, улыбнувшись.
– Ну да, пока. Но если я о чем-то подумаю потом, вам же никто не мешает сказать мне: «Пошел вон!»
– Не мешает. И полиция здесь рядом. Видите, вон там, на перроне отделение полиции.
И вздохнула:
– Ну, ладно. Поесть все равно надо. Только я на свои, идет?!
Тихо было в кафешке. Почти никого.
– Это я попросил, – сострил я, чтобы нам не мешали.
– Небось, всю зарплату истратил, – пошутила она, переходя сразу на «ты». И сразу попросила:
– Только давай не рассказывать друг другу свои биографии. Зачем это нам? Завтра – послезавтра я уеду и никогда больше не увидимся. А хочешь, чтобы я об этом вечере хорошо вспоминала, тогда не приставай ко мне. Сразу предупреждаю: все равно ничего не выйдет!
– Ладно, – согласился я, – тогда давай петь!
Она посмотрела насмешливо.
– А давай! Если не выгонят.– И очень тихо, совсем тихо запела:
– Ой, да не вечер, да не вечер. Пела она красиво, и голос был красивый, И она красивая. И все что я знал о ней, что ее звали Марина. Я стал тихо-тихо ей подпевать. Официантка принесла еду. Услышав нас, опустилась на свободный стул и так же тихо стала подпевать. Так мы перепели почти все песни, какие знали. Официантка давно ушла. Она все же была на работе. Марина вдруг замолчала.
– А поговорить?! – насмешливо сказала она.
– Давай,– сказал я. – Только ты лучше рассказывай, у тебя ведь сплошные путешествия.
– Ладно,– согласилась она – только не про путешествия.
Так мы просидели еще два часа.
– Ну, пора, – сказала она. – Вечер действительно удался.
– Я провожу.
– Не нужно. Ведь договорились: не приставать.
– А я и не собираюсь. Но провожу. Тебе же страшно.
– Нет, – засмеялась она, – у меня свисток.– И она его достала. – А вон отделение полиции!
Совсем стемнело, зажглись звезды, когда мы дошли до ее вагона.
– Ну, пока, – я протянул ей руку. Она что-то замялась, постояла.
– Знаешь, я на самом деле не хочу расставаться, и уходить в свою одиночку. В
общем приглашаю. Но, ты помнишь – не приставать!
– Ну, хочешь, я приставалку в тамбуре оставлю, а к тебе так приду!?
– Да она у тебя еще и отстегивается? – засмеялась она.
Мы сидели в купе, смотрели на дверь, говорили о всякой ерунде. Было легко. Но странно. Взрослые же люди, а сидят как пионер и пионерка. Я сказал ей об этом. Она вдруг помрачнела. Потом взяла мою руку, помолчала:
– Ладно, скажу. Меня в прошлом году изнасиловали. Я теперь, наверное, никогда не смогу ни любить, ни этим заниматься! Все. Больше ни о чем не спрашивай.
Я прижался к ней лбом, погладил по волосам.
– Все пройдет.
– Пройдет, – согласилась она. – Когда-нибудь.
Долго-долго молчала. Я боялся спугнуть, считал, что она думает об этом, о том дне. А она вдруг тихо сказала:
– А может быть и сегодня.
– Что сегодня?
– Пройдет! – сказала она. – Может сегодня пройдет!? Знаешь, ты мне нравишься! Помоги мне! Надо же, чтобы это когда-нибудь кончилось!
И она легла на расстеленную полку и позвала:
– Иди ко мне…
Я как-то интуитивно понял, что надо делать. Я лежал рядом, гладил ее волосы, целовал лицо, шею, плечи, ее пальцы. Долго, час, наверное. Она вся как-то забылась, целовалась исступленно. Руки ее шарили по моим ногам, брюкам и вдруг она как-то хрипло спросила: