О'Коннор Фрэнк
Быль о коммивояжере
Фрэнк О'Коннор
Быль о коммивояжере
Перевод А. Щербакова
Мой друг Чарли Форд - разъездной агент по продаже конторского оборудования и один из талантливейших коммивояжеров, которых я когда-либо знал. Пропаганда по-всякому чернит этих людей, а ведь среди них попадаются очень талантливые. А самые лучшие коммивояжеры - это уже не подвластные нашим законам люди искусства, они сотворяют все, что угодно, из ничего.
С моей точки зрения, у Чарли всего лишь один недостаток: он не может удержаться от попыток хоть чемнибудь да соблазнить меня просто ради практики. И не какими-нибудь там конторскими стульями или прочими видами удобств. Такова примета истинного коммивояжера: он не об одних деньгах помышляет, он коммивояжер ради собственного удовольствия.
К примеру, Чарли родом из Коннемары, его теперь туда и на бешеных конях не затащишь, но стоит мне за выпивкой упомянуть о Коннемаре, как Чарли принимается соблазнять меня ею. В глазах у него стоят слезы, голос прерывается, и край родимый под звон вечерний начинает видеться мне настолько живо, что положить этому конец можно только богохульством. В ответ Чарли грустно улыбается, кладет мне пухлую ладошку на плечо и проникновенно просит не уподобляться в речах пропащим грешникам. Ибо в тайниках сердца я не пропащий грешник. Другим так могло бы показаться, но он-то знает, что в тайниках сердца я люблю все эти прелести точно так же, как и он, но из скромности стыжусь в этом признаться. И господом богом клянусь, тут и ахнуть не успеешь, а Чарли уже соблазняет меня подменить лушу на иную, с золотым сердцем, с двухлетней гарантией от изготовителя и правом на повторную поставку при малейшем моем неудовольствии. Как бы то ни было, я ему нравлюсь. Я для него что-то вроде пробного камня: если ему удается соблазнить меня хоть чем-нибудь: новым фильмом или анекдотом, - он потом гордится целую неделю.
Чарли был обручен с одной девицей, которую звали Силья Хэлигэн. Силья была очень красива, изъяснялась она малопристойно и относилась к мужчинам с циничным, хотя и добродушным презрением; но и она не устояла, когда Чарли преподнес ей ее собственный портрет, увеличенный, в золоченой рамочке, так что ему оставалось теперь одарить ее сладкой печальной улыбкой, чтобы она этому портрету кротко уподобилась.
И вот однажды ночью эта парочка возвращалась на моторе из кабака за Ратфарнхэмом. Спуск с горы там плавный, они любовались видом отмытых добела, словно игрушечных домиков на верхотуре и далекой низиной, где лежит город с залитым огнями мысом Хоут, вдающимся в Дублинскую бухту, как вдруг за поворотом перед ними возник из тьмы задник четырехместной двуколки, трюхающей без огней и не там, где ей положено.
Чарли - первоклассный водитель и похваляется, что уже пятнадцать лет ездит без происшествий. Он не свернул в кювет, не стал пытаться обойти двуколку.
Вместо этого он резко тормознул и только чуть ткнул капотом своей машины двуколку прямо под задник, ограничив дурные последствия тем, что легонько вышиб кучера с сиденья вперед, на спину его клячи. Удар был такой слабый, что с кучера даже котелок не слетел, а лошадь, отнесясь к случившемуся с полной мерой ответственности, стала как вкопанная, с кучером поперек спины, ожидая, пока кто-нибудь подойдет и что-нибудь Предпримет.
И тут кучеру помогло присутствие духа. Он оценил дорогу, прочность лошадиной стойки, намерения шофера позади таратайки и - аккуратненько сполз наземь. Годами Чарли не видел такой тонкой работенки. Кучер так умело изобразил совершеннейший обморок перед подошедшим Фордом, что даже перепугал Силью.
- Ча, этот парень помер? - тревожно спросила она.
- Да нет, отделался пустяками, - успокоительно ответил Чарли, чуя, что сам-то, похоже, пустяками не отделается. Перед ним была личность зрелого и тонкого ума. Он тихо выругался, слыша, как, взволакивая на подъем свои колеса, к месту аварии, переговариваясь, приближаются двое велосипедистов. Кучер тоже слышал их говор и поэтому лежал, притаясь, до тех пор, пока на дороге не отзвучали подходящие к случаю вопросы и ответы. После чего он открыл свои опухшие веки и полушепотом спросил:
- Где я?
- В кругу свидетелей, - съязвил Чарли. А что еще он мог поделать? Кучер, низкорослый человечек с испитым лицом хронического алкоголика, глядел на него, как торжествующий обвинитель. От него несло спиртным чуть ли не за милю.
Нашелся какой-то батрак, взявшийся присмотреть за двуколкой и лошадью; кучер, которого, как оказалось, зовут Кларком, дозволил отвезти себя в больницу, где премудрый медик-практикант решил подержать его до утра, а Чарли отправился в полицию заявить о происшествии, удовольствуясь кислыми размышлениями о присутствии духа, которое дает подобным пьянчужкам возможность сделать карьеру при первом же благоприятном случае.
А карьера предвиделась неплохая. Адвокат страхового общества, старый друг Чарли, некто Кронин, согласился защищать его в суде, по лишь за счет Чарли, который пекся о своей водительской репутации, как порядочная женщина о своем добром имени. Скажите, что он сексуальный маньяк, он улыбнется, назовите жуликом, он только одобрительно хрюкнет в ответ, но предположите, что он не принял должных мер перед тем, как совершить поворот, и вы рискуете потерять друга.
Шли недели, кучер упорно трудился над своим делом, как великий художник над шедевром, и конца этому не предвиделось. Миновали месяцы, а он все лежал в постели: стоит ему встать, твердил он, как у него начинается головокружение.
- А все эта девица, - говорил Кронин, жизнерадостный шумный толстячок, впадавший в уныние лишь от судебной практики.
- При чем тут Силья? - сурово спрашивал Чарли.
- Увидишь при чем, когда тебя спросят, а чем ты был занят с ней в машине, - мрачно отвечал Кронин. - Говорю тебе, пусть все идет своим чередом.
- Но это же поклеп! - вскидывался Чарли. - Я не из тех, кто за рулем занимается такими штучками!