— Нет. Может, потом когда. — Про саблю он уже позабыл.
— Тогда позвольте мне удалиться, — поднялся Асхат. — Пусть Аллах всемилостивейший поможет вам в ваших трудных делах. О-о, нелегко предугадать свою судьбу перед троном султана Дешт-и Кыпчака! Но Али-ан-Насир милостив, а дары ваши смягчат его сердце.
— Спасибо тебе, Асхат, — поблагодарил Семен Мелик.
— Приходи, если что, — напутствовал араба Иоанн. — Я всегда готов помочь тебе.
Они славословили друг друга, покамест слуга проворно складывал товары в мешок.
Епископ не предлагал гостю каких-либо яств, знал: правоверный мусульманин не будет есть в доме христианского священнослужителя, хоть четвертуй его. Что же касается браслета Хадиджи, то Асхат искренне верил тому, что если на этом серебре хоть раз остановился взор пророка Мухаммеда, то любой прикоснувшийся к святому украшению обратится в истинную веру. Так наставлял его имам[63] Сафар-Алла — настоятель соборной мечети Сарая ал-Джедида. К тому же не сегодня, так завтра священный браслет будет принадлежать Зейнаб-хатын — любимой жене Али-ан-Насира. А он — Опора Ислама в Высочайшей Орде.
Семен Мелик спросил на прощание:
— Где найти тебя, если я захочу купить твои товары?
— На большом базаре. Мою лавку тебе всякий покажет, — ответил Асхат и, поклонившись в пояс, покинул горницу.
Как только купец и его раб ушли, служка сказал:
— Невольник хотел поговорить с тобой, болярин Семен.
— Эт-то еще зачем? — удивился посол. — И на кой ляд он мне сдался, невольник?
— Не отказывайся, — посоветовал ему Иоанн. — Тут иной раз от раба такое услышишь, что и сотня доглядчиков не выведает.
— Где я его увижу? — хмуро глянул на служку Семен.
— Он сюда придет, как только хозяина проводит.
— Добро, я подожду.
— А покамест пойдем, коня поглядим, — предложил Иоанн.
— Пошли, поглядеть не грех...
Во дворе возле конюшни толпились работники и о чем-то шумно спорили. Увидев хозяина со знатным гостем, все враз замолчали, стали неспешно расходиться. Возле конюшни остались трое.
— Что за свара? — спросил епископ одного из них.
— Дак дивного коня глядеть столпились. Все ж татарва. Кумысом не пои, дай на чужого скакуна поглазеть. Теперь ночи не спи, поглядывай. Не то умыкнут, — ответил коренастый рыжий мужик. — Да и то сказать: царский жеребец. Я и не видывал никогда такого.
— Выведи-ка его во двор, Антипка! — распорядился епископ. — Вот болярин Семен хочет глянуть на зверя агарянского. Теперь это его конь.
— Счастлив ты, болярин честной, — позавидовал Антипка и тут же посоветовал: — Только продай ты энтого лешего кому нето. Татары тебе проходу не дадут. Да и сам царь Алим, коль ему донесут, голову с тебя сымет, чтоб завладеть этаким скакуном...
— Ну ты, умник, — оборвал его Иоанн.— Не твоего ума дело. Пошевеливайся!
— Я што, я ничего, — оробел Антипка и шагнул в конюшню в сопровождении двух помощников.
Появились они вновь, повиснув на удилах высокого белого коня. Жеребец, выйдя на свет, пытался встать на дыбы, стряхнуть назойливую ношу. Казалось, еще миг — ив небеса улетит красавец арабской крови.
Семен Мелик аж присел от восхищения. И забыл лихой наездник, где он и зачем прислал его сюда великий князь Московский. Удалец прыгнул с крыльца, встал перед конем.
И зверь степной словно споткнулся о невидимую преграду. Почуял, видать, сын вольного ветра родственную душу и мужество человека, стоявшего перед ним.
— Да он в тебе хозяина признал! — изумился проницательный Антипка. — Гляди ты, бес сивый. До сей поры никого не слушался, и на тебе! Счастлив ты, болярин, ей-богу.
— Что ты сказал? — будто от сна, очнулся Семен Мелик. — А-а. Меня все кони слушаются. — Потом скривился, словно от зубной боли, крикнул с надрывом: — Чего встали?! Отведите его в конюшню, неча душу травить! Эх-х-ма! Кабы мне его, а то... — И, безнадежно махнув рукой, ушел в дом...
Раб купца Асхата пришел скоро. Служка привел его в трапезную, где обедали епископ и посол московский.
— Говори, зачем я тебе нужен? — неласково встретил его Семен Мелик.
— Только тебе скажу, — быстро протараторил раб.
— От владыки у меня тайн нету, — нахмурил густые брови боярин.
— Тогда я уйду, — сверкнул глазами невольник.
— Иди, — равнодушно отвернулся Семен. — Эй там, дайте этому оборванцу по шее, чтоб скорее на улице очутился!
— Зачем по шее? — возразил пришелец. — Я вам обоим тайное скажу. Я вам обоим верю.
— Ишь ты, — расхохотался посол московский. — Слышь, владыка. Он нам верит.
Архиерей улыбнулся... — Можно к вам подойти? — спросил оборванец.
— Подойди, — разрешил Семен насмешливо.
Невольник подошел к столу, оглянулся воровато и распахнул на груди рваный чапан. Грудь раба полыхнула золотом.
— Ну и что это? Ты хочешь сказать, что ты хан тайный или темник? — скептически заметил боярин. — Кто ты? По роже твоей видно за версту — вор! Или я не так сказал?
— Ха! Конечно, я не туменбаши и не хан. Но я владею пайцзой великого Чингисова рода Джучи-хана. Тайно владею, и тайна эта в моих руках.
— Как ты сказал? — не поверил епископ. — Пайцза Джучи-царя в Синей Орде у Махмет-Руса, Токтамыша или еще у кого из монгольских царевичей. Как она тут оказалась? Да еще у тебя?
— Ее с раненого Араб-Шаха сняли, — сообщил раб.
— Та-ак! — сообразил Семен Мелик. — Значит, весь сыр-бор на поле бранном из-за этой пайцзы разгорелся да из-за Арапши-царевича?
— Истину молвил великий урус-боха-дур, — подтвердил оборванец.
— А как она у тебя оказалась?
— Все скажу. Когда Асат-кятиба казнили и все его богатства забрал султан Али-ан-Насир, слуга Асата Талгат успел припрятать пайцзу..
— А как она у писаря оказалась?
— Это покрыто завесой мрака, — ответил проворный раб. — Тайна теперь умерла вместе с несчастным Асат-кятибом. О Аллах, дай ему место в райских садах...
— Ты аллаха оставь, — грубо оборвал его Семен Мелик. — Говори дальше.
— Хорошо, урус-бохадур. Талгат долго думал, что делать с такой находкой. Потом мне передал со словами: «Осман, найди достойного покупателя». Я подумал и нашел тебя.
— Меня-а?! — громыхнул голосом русс. — Да знаешь ли ты, что я сейчас же кликну стражников салтана! Ты нарочно принес сюда этот кусок царского золота, чтобы погубить нас с владыкой Иоанном! Чтоб Русь загубить?! Эй, кто там...
— Погоди, — остановил его Иоанн.
А раб уже стоял на коленях ни живой ни мертвый от ужаса и только шептал:
— Погоди... погоди... погоди...
Из-под чапана по дощатому полу пополз к двери тонкий ручеек.
— Погоди, Семен, — глянул на пол владыка. — Надобно подумать. Я сейчас.
Старик легко встал со скамьи, подошел к двери, набросил крючок, вернулся.
— Дай-ка сюда пайцзу эту, — властно приказал он рабу.
Тот поспешно распахнул чапан, снял с шеи золотую цепочку с массивной пластиной.
— Не менее трех фунтов будет, — взвесил пайцзу на руке Иоанн. И он почти не ошибся.
Семен Мелик молчал, сдвинув густые брови. Он поверил невольнику, что тот не соглядатай султана. И только тогда поверил, когда увидел ручеек на полу, который был для многоопытного воеводы значительнее всяких клятв.
Иоанн внимательно исследовал знак ханской власти в Золотой Орде. Потом подошел к шкафу, вынул из него толстую книгу в кожаном переплете, перелистал, нашел нужный рисунок, сличил. Потом из того же шкафа достал весы, взвесил золото, снова сличил с записями в книге и побелел от страха.
— Это она, — прошептал архиерей посиневшими губами.
Раб от ужаса стал подвывать щенячьим голосом. По-видимому, он не ожидал такого поведения от возможных покупателей его опасного товара. Не сообразил глупый воровской ум, что не все можно купить безнаказанно. Что не одну только его голову тащит на плаху этот блестящий и такой безобидный с виду полукруг-золота. Этой покупкой нигде и ни перед кем не похвастаешься, как драгоценным конем, например. И на краю света не спрячешься с такой пайцзой, если станет известен ее нынешний владелец.