— Вперед! — сорвал коня с места Тамиржан.
Али-ан-Насир, Сагадей-нойон и пятеро телохранителей-тургаудов поехали следом за ускакавшими в степь воинами.
Вскоре еще десятка два нукеров догнали их на разгоряченных лошадях. Старший доложил:
— О Сиятельный, волки побиты! Вожак в лес ушел с немногими. У нас пятеро раненых батыров, и десяток порванных зубами коней пришлось дорезать!
Султан не ответил, шпорами поторопил карабаира.
А вскоре из серебристой снежной дымки показался встречный всадник.
— Батыра нашли! — возвестил он еще издали. — Там лежит! — Гонец указал нагайкой в простор степи.
— Веди! — приказал властелин.
...Незнакомец лежал скрючившись, полузасыпанный снегом. Покамест не подскакал султан, никто не осмелился тронуть попавшего в беду человека, оказать ему помощь и даже проверить хотя бы, жив ли он.
— Перед утром с коня упал, — сразу определил Сагадей-нойон.
— Поднимите его! — распорядился Али-ан-Насир, соскочив с коня. — Где мой табиб[8] Анвар-Ходжа?!
— Я тут, о Сиятельный! — раздался надтреснутый голос, и вперед на неверных ногах выбежал старик в длиннополом белом полушубке.
— Посмотри, что с ним.
Лекарь подошел к поверженному, взял запястье левой руки: правая была засыпана снегом. Старик прислушался, потом вынул из-за пазухи полированное металлическое зеркальце и поднес его к губам лежащего. Зеркальце не сразу, но помутнело.
— Он жив, — сообщил лекарь.
— Помоги ему!
Анвар-Ходжа снял с себя полушубок. Нукеры бросились помогать, приподняли умирающего и осторожно положили его на овчину. Все увидели: на ремешке, охватившем запястье правой руки, был прикреплен окровавленный кривой меч, а на левой поле грязного стеганого халата заледенел темно-багровый сгусток.
Лекарь склонился над раненым, расстегнул халат и отпрянул:
— Гляди, о Сиятельный!
На груди незнакомца сияла огромная золотая овальная пластина. Султан склонился и разглядел чеканное изображение на ней: голова льва. А под ней надпись: «Джучи»[9].
— Пайцза[10] предка нашего Джучи-хана?! — изумился Али-ан-Насир. — Но кто этот человек? Я его не знаю.
— О Сиятельный, старики говорят: кто владеет пайцзой самого Джучи-хана, тот безраздельно будет властвовать в Дешт-и Кыпчаке[11]... — почтительно и тихо сказал Анвар-Ходжа.
— Я слышал про это! — раздраженно прервал его султан и замолчал в раздумье: «Если это чингисид[12], да еще с такой пайцзой, — это смертельная опасность для меня. Очухается, к трону потянется, меня убить захочет...»
Бинбаши Тамиржан, Сагадей-нойон, сотники, нукеры застыли в почтительном молчании. Лекарь, склонившийся над умирающим, не знал, что ему делать.
О чем сейчас думал властитель, все сразу поняли, но никто из них не осудил бы султана, прикажи он оставить несчастного замерзать в степи. В душе пылкого восемнадцатилетнего правителя Золотой Орды сострадание боролось с тревогой за свою власть и жизнь... Все ждали.
— Шатер! Быстро! — принял решение Али, так и не поборов тревожного сомнения в душе.
Но никто не заметил этого. Заметили только властную волю. Нукеры кинулись исполнять повеление.
— Аллах всевидящий и поощряющий вознаградит тебя за милосердие, о Опора Ислама! — блеснул старыми глазами табиб Анвар-Ходжа.
Молодой султан отвернулся, стал смотреть в степь. Потом словно искра сверкнула в мозгу его: «За этим человеком кто-то гонится!»
— Тамиржан! — резко окликнул он. — Возьми сотню нукеров и скачи к восходу! Встретишь кого, посмотри: если чужаков будет меньше, притащишь их ко мне на арканах, если их будет больше, завяжи бой и шли гонца за подмогой. Но хотя бы один пленник должен стоять передо мной. Я хочу знать, зачем они хотят убить такого важного человека!
Глава вторая
Еще один чингисид
Бинбаши Тамиржан был опытным военачальником. Поэтому недолго он вел свой отряд по открытой степи.
— Куварза-батыр! — позвал тысячник одного из самых смышленых воинов. — Бери трех нукеров и скачи вперед. Будешь моими глазами.
— Повинуюсь, бей[13]! Эй, Баюк, Карим, Ма-рулла, за мной!
Четверка сорвалась с места, и вскоре только струйка снежной пыли указывала их след в степи.
— Юзбаши[14] Максум и Гильман-батыр, разделите сотню пополам. Ты, — указал тысячник на Максума, — поведешь своих вправо: там речка и глухой тугай[15]. Идите как можно скоро, но скрытно. Вышли вперед разведку...
— Я все понял, о Побеждающий бей!
— Хорошо. Но и за мной следи. Я с пятью нукерами буду на виду ехать.
— Все будет исполнено, как ты велишь, о...
— Спеши!
Максум с полусотней воинов тотчас ускакал вправо, и через несколько мгновений этот отряд канул в низине.
— Ты, — обратился Тамиржан к Гильман-батыру, которого давно знал как храброго и осторожного разведчика, — скачи вон к тому перелеску. — Тысячник указал вперед, чуть левее, где синела вдалеке полоска леса. — Укройся там в засаде и также следи за мной. Все время старайся быть впереди нас, но из леса не выходи.
Когда и эти всадники умчались, Тамиржан-бей помедлил немного и, сопровождаемый пятью нукерами, не спеша порысил по открытой степи на восток...
Прошел час. От передовой четверки не было никаких вестей. Не отзывался покамест и Максум-юзбаши. Гильман-батыр гонца посылать должен был в крайнем случае, поэтому вестей от него не ждали.
Тысячник со своими нукерами уже достиг перелеска. Он начал было сомневаться, а есть ли впереди еще кто-нибудь кроме его воинов: времени прошло много, разведка достаточно далеко углубилась на восток. Можно было возвращаться, как только вернется Куварза-батыр. Но тот со своей тройкой воинов словно растворился в снежной белизне. Бей оглянулся: солнце уже заметно скатилось к западу.
— Эй, ты, — указал он пальцем на одного из ближайших нукеров, — скачи вперед и передай Куварзе-батыру, чтобы возвращался.
Тот уже пришпорил коня, но начальник приказал:
— Подожди! На обратном пути разыщешь юзбаши Максума и скажешь ему то же. А мы тут подождем!
Гонец ускакал. Остальным Тамиржан приказал спешиться.
Нукеры сошли с коней, утоптали площадку в снегу. Двое пошли было к ближайшему кустарнику, обнажив мечи. Бей остановил их окриком:
— Огня не разжигать!
Те пороптали шепотом, вернулись. Тамиржан криво усмехнулся, развязал переметную суму у седла, достал кусок вяленого мяса и пресную лепешку. Конь его, почуяв хлеб, повернул голову, вздохнул шумно.
— О-о мой Атбасар, — проговорил неожиданно ласково суровый военачальник и поделился обедом с товарищем трудов бранных.
Нукеры уселись в кружок, стали закусывать кто чем. Кони их стояли рядом, привязанные длинными ремешками к поясам хозяев...
Один из нукеров подошел к тысячнику, шепнул что-то на ухо. Начальник кивнул головой. Воин покопался в седле своего коня и вытащил на свет плоский глиняный кувшин.
— О-о! Хорза-а! Якши! Бик якши![16] — загалдели батыры.
Тамиржан отхлебнул обжигающей влаги, помедлил, отхлебнул еще... Воины враз перестали есть, не спуская глаз с кувшина. Тысячник насмешливо покосился на них, потом кинул сосуд ближайшему нукеру. Тот ловко перехватил его на лету и выдернул пробку.
— Одели всех поровну, — милостиво разрешил бей.
Татары возобновили трапезу, не забывая, однако, зорко следить за степью. Тысячник первым заметил точку у горизонта. Она приближалась.
— Внимание! — проревел начальник, и нукеры его мгновенно оказались в седлах.
Вскоре точка разделилась на четыре вертикальные черточки...
9
Джучи (? — 1227) — монгольский военачальник, старший сын Чингисхана (ок. 1155 — 1227), великого завоевателя и основателя Монгольской империи, некогда раскинувшейся от Тихого океана до реки Дуная.
10
Пайцзá — знак достоинства хана, военачальника, чиновника, купца или простого воина в Монгольской империи. Пайцзы были деревянными, медными, серебряными и золотыми. Размер их и вес рознились в зависимости от положения хозяина в обществе. На золотой пайцзе султана Золотой Орды была изображена голова разъяренного тигра, и вес ее составлял более 1000 г.
11
Дешт-и Кыпчáк — букв.: «Кипчакская степь», так сами золотоордынцы называли территорию своего государства.
12
Чингисид — потомок Чингисхана. Только потомки основателя Монгольской империи — ханы — имели право занимать трон Золотой Орды и быть султанами.