Татары не заметили этого или не хотели заметить.
— А сейчас, гости дорогие, прошу вас в трапезную откушать, чем бог послал, — повел рукой хозяин Московской Руси в сторону боковых дверей, которые сразу распахнулись и впустили в стольницу вкусный аромат обильных яств.
Глава третья
В малой горнице, вечером
Пир в честь послов султана Мухаммед-Буляка и Мамая продолжался до темноты. Великий Князь Московский и его ближайшие сподвижники пили мало, а Усман-Ходжу и Кара-Буляка к подворью посольскому на руках унесли: хоть и мусульмане, а разговелись[97].
Следуя по улицам вечерней Москвы, ордынцы горланили татарские песни и сквернословили по-русски. Когда Владимир Серпуховский спросил их об этом несоответствии, Кара-Буляк ответил со смехом:
— По-русски ругаться злее получается! Ха-ха, как загнешь, кр-расота-а! О-о, Ульдемер, ты щедрый и верный друг. Давай споем по-нашему!
— Я ордынских песен не пою, — ответил князь...
Когда совсем стемнело, в малой княжеской горнице собрались вместе с Дмитрием Ивановичем митрополит всея Руси Алексий, Владимир Андреевич Серпуховский, боярин Василий Беклемиш и Семен Мелик.
— Что делать нам, владыка? — первым нарушил молчание великий князь.
— Я не понял, сын мой, о какой пайцзе говорили послы татарские?
Дмитрий вынул из ковровой сумы, висевшей на стене, овальную золотую пластину и положил ее перед митрополитом.
— Вот оно что! — вскинул седую бровь Алексий. — Пошто раньше мне о ней не сказывал?
— Прости, владыка, — смутился Великий Князь. — Не до того было.
Митрополит погрозил ему длинным сухим пальцем:
— Хитришь, сын мой...
— Лучше скажи нам, отче, слово свое великомудрое, — построжел Дмитрий Иванович. — Что делать? Кому пайцзу сию передать? Арапше-хану аль Мамаю? — И он вкратце изложил предложение Араб-Шаха.
Алексий молчал долго. Никто из присутствующих не решился подать голоса, покамест не выскажет свое мнение глава Русской православной церкви. Наконец митрополит поднял глаза на великого князя и заговорил:
— Видишь ли, усобица в Орде на руку Святой Руси. Ежели мы ярлык сей, — он кивнул на золотую пластину, — отдадим Мамаю, то этим только укрепим могутство его и власть над всеми татарами. Однако ж Мамай не ханской Чагонизовой крови, и, проведав, что он завладел пайцзой царского рода, на него обрушатся нынешние его друзья.
— Как так?! — изумился Владимир Серпуховский.
— А так, сыне. Ведомо ли тебе, сколь в Золотой Орде царевичей, кои право на сей ярлык имеют первостепенное?
— Понятно...
— Но сие — дело дальнее, — спокойно продолжал старец. — Враз те царевичи не восстанут, да и эмир тот зловредный все время начеку.. .
— Что предлагаешь, владыка? — снова спросил Дмитрий Иванович.
— Я предлагаю передать пайцзу тому, у кого нынче сила супротив Мамая есть, — Арапше-хану! Это воитель решительный, он сразу же пойдет на стольный град золотоордынский и возьмет его. Я в том уверен!
— А ежели побоится? — спросил Владимир Андреевич.
— Кто побоится?! — возмутился вдруг горячий Василий Беклемиш.
Его отец Беклемиш-мурза тридцать лет тому назад со всем своим родом нашел прибежище на Московской земле, женился на русской боярышне Кошкиной и шестеро детей у них родились разномастными, одни в отца — темные волосом, скуластые и узкоглазые, другие в мать — русые и синеокие. Боярин Василий походил на отца не только внешне, ему передались неукротимый характер родителя, бесшабашная удаль и даже некоторая доля жестокости.
— Араб-Шах ничего не боится! — страстно говорил Василий Беклемиш. — Разве не он сжег Нижний Новгород? Разве не он отнял у Мамая-беклербека Гюлистан ал-Джедид, крепость Мукши и столицу Булгарского улуса? Пайцза Джучи-хана придаст ему еще больше смелости, и Араб-Шах-Муззафар сразу же устремит своих воинов на главный город Золотой Орды и мгновенно захватит его. А Мамай-беклербек никогда не смирится с этим. Там заваруха начнется! — Боярин вскочил со скамьи и рубанул рукой воздух, словно врага мечом.
— Погоди, Васька, — усадил его на место великий князь. — Все, что ты сказываешь, верно. И полон, взятый на Пьяне-реке и в Нижнем Новгороде, Арапша-хан обещался вернуть. Все это так. А вот ежели взбешенный Мамай не с Арапшей-ханом заратится, а на Русь полки свои двинет, тогда как, а?
— Мамай умен, — глянул на Василия Беклемиша митрополит. — Зело умен. Более двадцати лет правит он Ордой почти безраздельно. За то время в столице татарской Сарае сколь салтанов сменилось? А разве там на троне только одни Мамаевы куклы аль недоумки сидели?
— Нет, отче, — сразу сник Василий.
— То-то. Прав великий князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович: Мамай может и подождать на Арапшу-хана идти. Пускай, мол, посидит на златом троне тот Арапша, потешит душу свою. Эмир владетельный, для виду, даже покорность новому салтану покажет, а сам на Русь всей силой своей пойдет. А на Святой Руси разлад — всяк князь к себе тянет. Встанет ли за Москву Олег Рязанский, кто ведает? А вот Михаил Тверской уж точно Мамаю подсобить захочет, чтоб стол владимирский под себя взять...
— Да, это так, — согласился Дмитрий Иванович. — И все ж кому отдать заповедный талисман татарский?
— И все ж я мыслю, — заговорил все время до этого молчавший Семен Мелик, — пайцзу Джучи-хана надобно передать Арапше. Злато слово митрополита всея Руси...
— Поясни, — строго глянул на воеводу великий князь.
— Арапша-хан — хозяин пайцзы. Ему ей и володеть. А ежели Мамай-беклербек право свое на ярлык царский покажет, так пускай его и добывает в Орде, а не на Руси. Я мыслю: не на нас он пойдет, на Арапшу-хана устремит батыров своих. Не из-за пайцзы, то дело десятое, а потому, что стольный град Сарай ал-Джедид ему никак не можно отдать в чуждые руки. Ежели Мамай столицу Золотой Орды отдаст Арапше-хану или кому нето иному, умом и ратными делами славному, то потеряет потом все грады и земли, ныне ему подвластные. Мамай хорошо понимает, что Арапша-хан может сговориться с ярым его врагом Едигеем и притаившимся, словно барс на тропе, владетелем Асторканского улуса Хаджи-Черкесом. До Руси ль Мамаю будет? Пайцзу Джучи-хана надобно передать хозяину, по праву наследования ею ранее владевшему. Так мы и честь свою соблюдем, и людей русских от злого полона спасем. Да и кто, кроме Бога, ведает, может, Арапша стол ордынский накрепко захватит, тогда Русь именно ему дань возить станет. Деяние нынешнее наше он припомнит и во благо нам его обратит.
Дмитрий Иванович посмотрел на митрополита. Алексий молчал, задумавшись.
И снова возбужденно вскочил со скамьи боярин Василий Беклемиш:
— Надо подделать пайцзу Джучиеву!
— Ты в своем уме? — поднял седые брови митрополит. — На бесчестье толкаешь высших мужей Святой Руси!
— Какое бесчестье?! — замахал руками потомок татарского мурзы. — А разве честно поступает с нами Мамай? Русь уже скоро пятьдесят лет дань Орде людьми не дает: так повелел Великий Султан Узбек Гияс-лид-Дин! А Мамай сам ту дань берет набегами. Эмир не господин нам, ибо не султан он и даже не хан. Разбойник он с большой дороги! — Беклемиш аж захлебнулся от скорой и горячей речи. — Я ведь не предлагаю обманывать Мухаммед-Буляка или Араб-Шаха. Араб-Шах выше Мамая во сто крат: он прямой наследник трона Батыева, он происходит по прямой линии от старшего сына Потрясателя Вселенной — Джучи-хана! Он Чингисид!
— Что в лоб, что по лбу, — спокойно заметил Семен Мелик.
Василий Беклемиш поперхнулся, изумленно уставился на него и, безнадежно махнув рукой, плюхнулся на скамью.
— А впрочем, — продолжил вдруг сторожевой воевода и недавний посол в Орду, — резон в том есть. Вручив поддельную пайцзу Мамаю, мы не свершим бесчестья, ибо эмир не имеет на нее никаких прав, тут болярин верно сказал. Это верно, обманом эмир много зла Руси Святой приносит. Вспомните войну с Тверью. Кто возбудил ее? Ивашка Вельяминов — перевертыш Мамаев. Вместе с соглядатаем татарским бежали они в Орду и убедили опять же Мамая передать ярлык на Великое Княжение Владимирское врагу Москвы Михаилу Тверскому.
97
Разговéться — у христиан по прошествии поста насытиться скоромной пищей: мясом, маслом, выпить хмельного. У мусульман пить вино категорически запрещено Кораном, однако далеко не все правоверные следовали этому запрету.