— Значит, надо, — неуверенно согласился Кудеяр-бей. — Я не разбираюсь в ваших хитростях, мое дело военное. А тут...
— Однако все надлежит проделать сегодня же, пока все озабочены набегом Токтамыша, — решительно заявил мурза. — И подделка уже завтра утром должна лежать в ларце султана. Сможет ли Хайдар-уста изготовить ее за ночь?
— Брат мой искусный мастер и работает очень быстро...
— Хорошо. Мы надеемся на его руки. Лист золота для пайцзы у меня возьмешь.
— Пусть будет так. Потом посчитаем расходы и прибыль, — согласился Кудеяр-бей. — Но что нам делать с полудохлым Араб-Шахом? — задал он сообщникам непраздный вопрос.
— Его надо отправить на суд Аллаха! — без колебаний заявил Бахар-мурза. — Токтамыш обещает за его смерть еще столько же серебра.
— О-о! — не удержался от изумленного возгласа писарь султана. — Может быть, ты, Кудеяр, зарежешь его?
— Х-ха! Как будто ты не знаешь, что Али не доверяет мне. Следом за мной всегда кто-нибудь ходит. О сегодняшней моей отлучке уже, наверное, сообщили султану. Одна только у меня отговорка — женщины да вино. Не хотел бы, да напиться надо будет, чтобы отвести от себя подозрение. И еще, ты знаешь не хуже меня, раненого особо внимательно охраняют самые верные тургауды султана. Да и Анвар-табиб не отходит от него. Тут мы бессильны, — развел руками Кудеяр-бей.
— Надо найти возможность. Надо! — стукнул кулаком по колену Бахар. — Начальник охраны дворца Саллах-Олыб твой родственник, Асат.
— Ну и что? — скептически усмехнулся писарь. — Да он скорее сдохнет, чем ослушается султана. Я хорошо его знаю: Саллах-Олыб упрям, как сто ишаков, и неподкупен, как секретный замок на ларце Али-ан-Насира.
— А подкупать его и не следует. Надо сделать так, чтобы славный Саллах-Олыб заболел.
— Почему?
— Тогда временно его место займет мой родственник Ялым-бей.
— И что из этого?
— Ялым-бей иногда почтительно прислушивается к моим советам.
— Но Саллах-Олыб здоров и крепок, как сто верблюдов...
— Можно заставить заболеть и триста верблюдов сразу. Здесь такая болезнь таится. — Бахар-мурза снял с безымянного пальца массивный золотой перстень с печаткой и протянул его писарю.
Тот испуганно отшатнулся, выставил вперед ладони:
— Что-о?! Что ты мне предлагаешь?! Чтобы я любимого дядю отравил?! Он мне вместо отца. Он меня во дворец привел. Он помогал моему продвижению. Теперь я, благодаря его стараниям, стал писарем самого султана. И ты-и мне-е...— Асат-кятиб схватился за рукоять кинжала.
— Успокойся. Славный Саллах-Олыб занеможет только на два-три дня. Пусть Аллах, всевидящий и карающий, лишит меня разума и после смерти бросит в пучину пламени, если я сказал хоть одно слово лжи! — поклялся Бахар-мурза.
— Но почему бы тебе не сделать это самому? — пытался сопротивляться Асат-кятиб, все еще испуганно глядя на сановника.
— Страж султана никогда не принимает пищи из чужих рук. Ты это знаешь лучше меня.
— Но и со мной он нечасто плов ест.
— А если праздник?
— Ближайший большой праздник еще не скоро будет.
— Подождем. С этим можно не торопиться.
— Как?! Разве Токтамыш будет ждать? — встрепенулся Кудеяр-бей, и глаза его алчно блеснули.
— Токтамыш-хан пайцзу ждать не хочет. А тут главное, чтобы Араб-Шах не вернулся в Кок-Орду и не наказал врагов своих за вероломство. И Мухаммед-Урус, и Тамерлан, и Токтамыш, и царевич Чингисова рода боятся этого человека так же, как волки страшатся тигра. Араб-Шах ведь тоже чингисид, прямой потомок Джучи-хана. Его право на трон Высочайшей Орды равноценно с ними.
— А если Араб-Шах поправится до праздника? Анвар-табиб очень хорошо умеет лечить раны, об этом все знают, — все еще сомневался писарь.
— Я спрашивал Анвар-табиба. Он говорит, что рана Араб-Шаха тяжела: до сих пор хан в сознание прийти не может. Так сказал табиб. Вряд ли раненый кок-ордынский волк встанет до праздника, а если и встанет, то будет еще очень слаб и неспособен к сопротивлению...
— Тогда все ясно. Тогда я попробую, — подумав, согласился Асат и недрогнувшей рукой взял отраву для своего любимого дяди.
— Я всегда говорил, что ты умный человек, — польстил ему Бахар-мурза. — Я обещаю, если все выйдет по-нашему, помочь тебе стать смотрителем дворца. Байгельдин-векиль стар уже и немощен.
Асат-кятиб сидел опустив голову. Известие не обрадовало его: родственные чувства еще боролись в молодом человеке с возможностью еще больше возвыситься и разбогатеть.
Бахар-мурза и Кудеяр-бей быстро переглянулись.
Наконец писарь Али-ан-Насира поднял голову и спросил твердым голосом:
— Слово Токтамыша — ханское ли слово? Можно ли верить ему? Ведь одно слово в руках не удержишь и в кошель не положишь. На него даже горсть кизяка не купить.
— Верно, не купить, — согласился с ним Кудеяр-бей и жадно глянул в глаза мурзы Бахара.
— Около юрты три арбы стоят. В них слитки серебра. Это задаток стоимостью пятьдесят тысяч динаров.
— Надо бы сосчитать! — вскочил Асат-кятиб.
Кудеяр-бей тоже поднялся.
— Подождите, братья, — остановил их мурза. — Аллах отнял у вас разум. В арбах больше четырехсот кадаков[41] драгоценного металла!
Сообщники остановились.
— Ты прав, о мудрый Бахар! А как поделим бакшиш[42]? — спросил племянник Саллах-Олыба: родственные чувства напрочь покинули его разум и сердце, глаза сверкали лихорадочным огнем, голова кружилась, руки дрожали, ноги сводила судорога.
— Да, как поделим? — эхом отозвался Кудеяр-бей, не менее возбужденный.
— А он уже поделен. Вам по сто кадаков, остальное мне. — Невозмутимый мурза наслаждался их жадностью.
— Это нечестно! — возмутился писарь.
— Да, так нехорошо поступать! — вторил ему военачальник, у которого нет войска.
— А кто нашел вам эту работу? Если вы не. согласны, я отошлю серебро обратно Токтамышу. Его люди еще тут.
— Мы согласны, — сказал писарь.
— Мы согласны, — тотчас повторил за ним родич Мамая.
— Хорошо, — заключил Бахар-мурза. — Это только половина награды за пайцзу. Верные люди доставят серебро в ваши дома.
— Мы сами! — вскочил Кудеяр-бей.
— Сами доставим! — сделал то же Асат-кятиб.
— Вы опять не подумали, — осадил их мурза. — Всюду глаза и уши Али-султана. Вы что, хотите потерять головы?
Сообщники вынуждены были согласиться с ним.
Глава шестая
Громкий разговор в поле
— Коня!
— Коня Султану Высочайшей Орды! Коня! — громогласно прокатилось по дворцу и вылетело наружу.
— Тысячу «яростных» к походу!
— Тысячу «яростных»!
— Стройтесь, нукеры Непобедимого!
Правитель Золотой Орды сбежал с лестницы. Ему подвели золотистой масти нисийского жеребца. Султан со ступеньки прыгнул в седло. Нисиец встал на дыбы и ринулся вперед. Тысяча закованных в броню воинов устремилась за ним...
Неистово взбурлила столица Дешт-и Кыпчака. С базаров по всем улицам бежали люди.
— Токтамыш идет! — сполошно раздавалось вокруг. — Горе нам! О Аллах, охрани наши дома!
Завидев отряд султанской гвардии, народ останавливался, просил:
— Защити нас, о Светоносный и Непобедимый Али-ан-Насир!
— Бери наших сыновей!
— Мы с тобой, Ослепительный!..
К отряду султана со всех сторон стекались вооруженные всадники. Даже иноземные купцы послали в бой половину своей стражи: хорошо знали богатеи — при смене власти они пострадают в первую очередь!
Вместе с татарами стремились в схватку с Токтамышем иранцы, арабы, генуэзцы, турки, армяне, грузины, касоги. С двумя сотнями витязей за Али-ан-Насира встал только что прибывший в Сарай ал-Джедид и русский посол Семен Мелик. Всего сотню охраны оставил он при дарах княжеских.
Али, не останавливая иноходца, все видел, все примечал. Так что, когда он выехал наконец в степь, около десяти тысяч разноплеменных всадников летели с ним навстречу беде.