— Да вить домой мне надо.
— Домой? Кто тебя дома-то ждет… Сено-то мое скосила? — деловито спросил он.
— Скосила, Григорий Иваныч, — вздохнула она и тихо зарыдала.
Григорий Иваныч, ласково прикоснувшись, отвел согнутый локоть от ее лица.
— Да, Фетина, никто-то тебя не пожалеет, некому тебя пригреть-приголубить. Возьми от меня подарочек. — И подал Фетине красное яблоко.
Посмотрев на яблоко внимательно, Фетина спрятала его в открытый ворот платья и пошла домой.
«Хороший человек», — подумала она, улыбаясь, спокойно и радостно подумала, как о живом.
Автобус бойко подскакивал на крупном булыжнике. Дорога — укатанная красная глина, по обочинам тянутся обожженные солнцем ромашки. За неглубокими канавами — жесткие болотные травы шелестят высохшими метелками. Места попадаются такие, где одной ногой стоишь в торфяном болоте, другой на глине, а впереди — ключ-озеро с песчаными берегами.
Она вышла на развилке. Шла, держа босоножки в руке. Пыль под ногами была мелкая и смуглая, как сухое топленое молоко. С приземистых клеверных полей налетал медовый ветерок. Прошла прямиком через ольшаник. К своей деревне подходила уже ввечеру. Впереди, пыля взбитым песком, тянулось к прогону стадо. Рыжий пастух шел по краю ржи, оттесняя настырных козлят и овец. Стадо подгоняли и малолетние ребятишки. Они без устали махали разукрашенными кнутами, которые не желали хлопать. Несмотря на усталость, взбежала, на ближайший горбыль посмотреть, какая корова впереди стада. Спустилась довольная: Краснушка впереди, красный, ведреный день завтра будет. У прогона козочек-однолеток встретили девочки, похватали за рога и увели. Стадо разбредалось по дворам. Молоко уже звенело о подойники. Кошки с выводками котят сидели вокруг коров, ждали парного молока. Когда поравнялась с крайним домом, то немедля растворились окна, и несколько женских голов высунулось наружу. Узнали сразу.
— Глядь-ко, Любка приехала. Зайди к нам. В гости аль насовсем?
— Тетку проведать.
— А-а-а? Ненадолго, значит, — покивали сочувственно, — тетка-то болеет все… Одна ведь в дому-то…
Вон и тетка ее, Аполлинарья, стоит у колодца. Приняла ведро, тяжело опустила на землю. Трескучий голос колодезного барана привлек и баушку Дуню, чья изба напротив. Стоят. Руками размахивают, говорят. О чем — не слышно.
Любка подхватила ведро. Аполлинарья радостно заплакала:
— Уж думала и не дождусь…
Баушка Дуня, смахивая слезинки концом платка, ушла, чтоб не мешать встрече.
Тетка подаркам обрадовалась. А про домашние тапки с пуховками дала наказ — положить ее в них в гроб, так понравились.
— Почему без мужа? И дочку бы привезла, все веселее старухе.
Любка замяла этот вопрос.
Аполлинарья наказала Любке ставить самовар, пока она сбегает к баушке Дуне взять криночку топленки да уговориться насчет завтрашнего. Ведь родительский день. Поминание усопших.
Любка наполнила самовар водой и углем. Но разгораться он не хотел, забыла Любка деревенские заботы. Переодевшись в платье-халатик, она походила по знакомой с детства избе. На стенах висели все те же фотографии, маленькие и увеличенные, все в рамках. Некоторых людей она или не помнила, или не знала вовсе, так как жили они в этом доме до ее рождения. Над кроватью висел коврик, собранный из разных лоскутков. Видимо, когда-то он был яркий, но сейчас потускнел. Малиновый лоскуток в самом центре будоражил Любкину память, с ним связано было что-то давнее, хорошее. Но что именно — Любка забыла. Она потрогала лоскуток на ощупь.
Любка вышла на крыльцо. Прикрывая ладонью глаза от закатного солнца, смотрела на соседский дом.
Дом был, как и прежде, без огорода, но починенный, с новой трубой, с подлатанной крышей. Дверь на крыльце открыта, и в сени тоже. Виден пол, выскобленный добела. На приступках сушатся подушки, перина. Хозяйки не видать. Появилась она неожиданно на узенькой тропиночке, лишь ею протоптанной от дома к лесу. На плечах несла большой по виду, но легкий узел.
— Здравствуйте, — сказала девушка.
Фетина, перешагнув подушки, скрылась в дому. Но почти сразу появилась в окошке:
— Ай, не вижу я, не узнаю, ктой-то прибыл?
— Люба.
— Чья Люба-то?
— Аполлинарьи племянница.
— А-а-а, — протянула Фетина. — Я подумала, может, от Люси моей приехала пошто. Может, она послала.
— Она приезжает?
— Гостит! С мужем, с ребятишками, на мотоцикле с коляской приезжают. Много их у нее. Внучата мои, значит… Все на меня: бабка Варя, да бабка Варя. Озорны-ы-е…
Фетина задумалась.
— И я к ней езжу, в Кострому. Подарки мне дарят каждый раз, да я отказываюсь, куда мне. Видишь, принесла. Подушек наделаю.