Фетина показала на ворох головок болотной травы. Взяла одну, размяла, потрепала и пустила по воздуху семянной пух.
— На болоте много. Перина выйдет. И все отвезу в Кострому.
— А сын приезжает?
— Сын?.. Какой?
— Ваш… Пашка, кажется? Вы как-то говорили…
— А… Пашка… Как же. Тоже на мотоцикле с коляской. Жена в коляске, маленькие с ней сидят, а старший позади. Вот сколько детей-то у меня! — И Фетина светло рассмеялась…
Любка легла на террасе. Под лавкой вздыхал квас, а из чулана пахло малосольным. Рыженькие поздние жуки стегались в раскрытые рамы окон. Докучливо шелестела сирень. В огороде что-то шуршало и мягко топало. Было душно, тяжело. Лишь под утро уснула внезапно и крепко, будто погрузилась в теплую реку.
Пробудилась от голосов. Тетка, хлопоча у плитки, разговаривала с соседкой.
— Здравствуйте, с добрым утречком. — Фетина улыбнулась ей. — На вот цветочки, утром на болоте нарвала. — И протянула яркий букет.
Аполлинарья жаловалась: зайцы за ночь обглодали капусту. Вообще, в это лето словно подурели лесные жители; и ежи, и муравьи, и жучки всякие — все в деревню хлынули. В огород взойти нельзя, ежи так под ноги и лезут, не боятся. Детвора их корзинами собирает.
— Пойду я. На болоте траву доберу, — с всегдашней неясной улыбкой проговорила Фетина, — а то корзинку дайте какую, ягод вам лесных принесу.
— Это дело, — согласилась Аполлинарья и дала корзинку.
— Не лучше она? — поинтересовалась Любка.
Тетка только рукой махнула.
— Как же они не боятся внуков к ней возить?
Аполлинарья смотрела на Любку, недоуменно и часто помаргивая ссохшимися веками.
— Фетина давеча рассказывала, что Люся ее приезжает и младший Пашка. На мотоцикле с коляской… — пояснила она.
Старуха поджала губы, молча спустилась в подпол. Подала Любке кувшин молока.
— За всю жизнь ни однова щугла не видывала, — сказала тихо. — Накрывай на стол.
Сели завтракать. Ели зажаренную с яйцами рыбу, зелень огородную, пили топленое молоко.
— К деду на могилку сходишь, — не глядя на племянницу, обронила Аполлинарья.
Любка кивнула. Старуха заметно повеселела.
Ели неторопливо у открытого окна. Аполлинарья поглядывала на улицу.
— Вон, — улыбнулась вдруг тетка, — «заячий паспорт» бежит, легка на помине, как сноп на овине. Позвать, что ль? Она быстро все новости выложит как на ладони.
И Любка улыбнулась. Тетку Ольюшку за общительный язык вся деревня звала «заячий паспорт». Сейчас тетка Ольюшка на пенсии, а в прошлом работала письмоносицей. Но и уйдя на покой, не знала покоя неугомонная «заячий паспорт».
— Одна приехала? Или с мужем? — прямо с порога запытала тетка Ольюшка.
Беседу она вела на свой манер, задавала вопрос, и, если тут же не получала разъяснений, отвечала сама себе.
— Прячешь мужика, стало быть. Оно верней, целей будет, а то у нас девки нониче красивые да гладкие, не то что в городе, бледные, худющие. Отобьют нараз. Про монастырь-то Троицкий слыхали? Нет?..
Через полчаса Любка узнала обо всех переменах за прошедшие с ее последнего приезда три года. Был в старом монастыре святой колодец. Оттуда издавна черпали святую воду. А вода-то оказалась не святая, а минеральная, полезная ото всех болезней. Приезжали специалисты из самой Москвы. Решили санаторий там строить. А еще в прошлом годе геологи осматривали «Фетинино» болото и тоже нашли что-то ценное, тоже решили что-то строить. А еще дед Семен помер. Он уже старый был, когда они с Аполлинарьей еще в девках ходили, стало быть, ему лет сто, а может, и поболе. А еще перевыборы правления будут. И Романа-парторга поставят председателем.
— Это какого Романа? — спросила раскрасневшаяся Любка.
— Да Ромашку. Ты его знаешь. Назара Наседкина сын. Вы еще вместе играли в коронячки. Неженатый, кстати сказать. Как из армии пришел, стал всеми делами заправлять. Парторг был у нас ненашенский, присланный, хороший был мужик, справедливый с народом, только все болел, лечился подолгу. На пенсию вышел. Ну, Ромашка-та как раз и поспел. А теперь и председатель наш сдал. Так он и тут все замещает. Что? Наверно, и дом Фетины не узнала? Как ей хозяйство-то наладили. А все Ромашка наш.
Любка оживилась, слушала. Тетка Олья сыпала новостями как из писаной торбы. Незаметно, исподволь выведывала у Любки: как живет в городе? Кого родила, сына ли, дочь ли? Где муж работает? Хороши ли в городе магазины? Ответы Любкины запоминала крепко чтоб было о чем порассказать в других избах.