Вдовы и молодайки побойчее берут пастуха-именинника под резвы рученьки, бревнышком кладут на пригорочек и катят вниз по серебряной росе, почуял чтобы свежесть росистого луга, выгонял пораньше да почувствовал еще, что хозяйки народ бедовый, не будет в ладу с их скотинушкой, так быстро обкатают, положат на лопатки. Все, конечно, со смехом да с шутками-прибаутками. И пастуху в этот день привольно. Катят его сразу несколько женских ласковых рук, тут уж будь не промах, обнимай, которая понравится. Завизжит баба тогда, да удирать, да вырываться. Веселый это праздник — первый выгон!
Вот и пришло время Егору два дня жить в доме у Анюси. Пришел Анюсин черед принимать пастуха.
Деревня взрослая вся на покосе, пора эта жаркая. Мать прислала Анюсе с реки корзину с рыбой и грибами на лапшу, с посыльным передала, что бригадир не отпускает, косят день и ночь, вёдро нельзя упустить, похолодание, чу, ожидается, — хотят успеть скосить и застоговать, — июнь всегда норовистый, часто бывает с заморозками. Пастуха надо накормить, не осрамиться перед народом.
Помнится Анюсе первый выгон. Поодаль стояла она от пастушка, смотрела на него, солнце слепило глаза, а ей казалось, что жар и лучи его исходили от Егора.
Поздоровались. Она тихо спросила, где он хочет откушать: на кухне ли, в горенке ли, или в боковушке?
В Анюсиной боковушке светло, чисто. Некрашеный пол, пахнущий прошпаренным можжевельным лапником, застлан выбеленным на весеннем насте холстом. Круглый столик под ажурной скатеркой в простенке под зеркалом. В углу на комоде такие же вязанные крючком салфетки.
Пот катился у Егора между лопаток, и он почувствовал крепкий запах своего уставшего тела. Захотелось выкупаться в холодной воде и явиться во всем чистом, белом.
Подала она яишню пышную на молоке, поставила блюдо винегрета, кринку топленого молока с пенками, жаренного на сковороде сома и сочную ватрушку. Спросила, любит ли пирог с зеленым луком.
Сама села на скамеечке у окошка, пододвинула корзинку с разноцветными клубками, развернула бумажку — в ней был новый вязальный крючок. Стала вязать что-то быстро-быстро. Не поднимая глаз, слышала, что пастух не ест, стесняется.
Егор сидел прямо, опустив глаза вниз, дышать старался тихо, медленно, не решался глянуть в сторону Анюси, но по шороху ниток, ровному скрипу крючка явно представлял легкие руки, склоненную голову над кружевом. Он глянул на нее в зеркало, встретились их взгляды, крючок выпал из рук. Взгляды разбежались. Она свернула вязанье и вышла.
На крыльце ополоснула стеклянный графин, и так прозрачно-чистый, спустилась в погреб, зачерпнула половником из бочонка кваса, очень стараясь не залить бока посудины.
Еда была почти не тронута. Пастух сидел так же, опустив глаза. Ледяной графин кваса, принесенный в избу, вспотел мгновенно.
Налив чашку кваса, она протянула ему, стараясь не коснуться его руки. Он так же осторожно принял питье.
Квас походил на хмельную брагу. Пузырьки воздуха так и бегали внутри графина, стремясь к горлышку. Егор выпил не отрываясь.
Каждый вечер у конторы правления, несмотря на донимавшее комарье, молодежь во главе с гармонистом собиралась на гуляночку. Приходили сюда и шутковатые старухи, вслух обсмеивающие некоторые скоромодные выходки молодых, заглядывал и дежурный конюх с зажженным фонарем из ближней конюшни, и толклись неуложенные спать ребятишки.
Слышался смех, перекличка частушек, нелепые россказни, кому-то преподносились букеты из молодой крапивы или бузины. Детишки скакали на одной ножке, передразнивали взрослых, визжали, прятались под фартуки старух, когда к ним приближались родственники уводить домой спать.
Девки на пятачке всегда скрывали свои симпатии и даже старались, наоборот, выказать больше внимания тем парням, которых недолюбливали, вызывая ревность любимых и тем стараясь сбить с толку насмешливых старух и нетерпеливых ребятишек.
Егор стоял, подпирая стропила правленческого крыльца. Анюся вилась возле чернявого сухопарого молодца, городского, гостившего у дядьев, уговаривая его всегда приходить сюда на гуляночку. Потому что в этой деревне все парни такие скромники, и хотя и есть хорошие работники, да за девками ухаживать не умеют.
Егор догадывался, что все эти выходки и разговорчики относятся исключительно к его особе, но все про него и думать забыли, и он навлек на свое лицо сонно-безразличную гримасу, а старухи вовсю стали наговаривать чернявому, что вот-де как самая наилучшая из девок за тобой ухаживает, ты, парень, не теряйся, сватов засылай, а невеста она всем вышла хоть куда. Только платье модное надеть на нее, а огня у городских невест не занимать, не осрамит деревню, нет.