Соседи пришли. Спрыскивали жениха водой, щекотали, грозились, что опоздает он на собственную свадьбу…
Но Федор Тихоныч ко всему происходящему почему-то был холоден.
Похоронили его в жениховой одежде.
Катя Малина оставила на память свадебный наряд невесты, взяла петуха, собака сбежала на станцию.
Сосед Прошка видел все: Федор Тихоныч почти не спал последние три недели. И он высказал мнение, что соседушко-то его надорвался. «Ведь я ему сколько раз кричал из своего огорода: дай подмогну! — так нет, кидался на все бегом. А на меня так зыркал, будто я у него хлеб отбираю, или будто он трудодни в колхозе зарабатывал». И Ольга, Прошкина жена, тоже в помощь просилась: цветы сеять и стволы держать, чтобы дерево прямое выросло, — так тоже не дал. Говорит, «сам должен все сделать, и помощники в этом деле ему никакие ненужные».
В КОКОШКИНЕ СВАДЬБА
Поутру в Кокошкине разошлась новость — приехал с флота Колька Андреев.
Товарищи собрались около его дома, наигрывая знакомые напевы, вспоминали раннюю молодость, выкладывали друг другу семейные новости. Только старались не наступать ему на душу с вопросом о женитьбе. Всем было не по душе предательство его бывшей невесты Мани.
Когда Коля уходил в армию, они расстались как жених с невестой. Но не прошло и года — Маня вышла замуж за проезжего молодца. Теперь у нее ребенок, а отец скрылся. Друзья умалчивали, но мать все рассказала. Прежняя невеста Маня пряталась и поглядывала на улицу из-за занавески.
Коля и не пытался вызвать Маню на переговоры, колол дрова, перебирал полусгнивший огород, точил косы, подолгу сидел на топчане, курил, следил пасмурными глазами за курами, которые били крыльями прямо по его босым ногам.
На службе он остался сверхсрочно и приехал в отпуск в эту пустую для его сердца деревню только из-за матери. Привез ей денег и решил сходить с друзьями в район — купить кой-какие подарки на память и заодно посмотреть кино — поразвлечься.
Но и в районе глаза его ни на что не глядели.
Скорей бы уж уехать. Поезд отходит послезавтра утром. Сегодня полдня, завтра день на сборы, а послезавтра его здесь нет — и все, кончено.
Возвращаясь с района, гурьба парней проходила вдоль правого посада до дома Андреевых. По ходу Николай остановился поговорить с двоюродным дядей Гришей:
— Здравствуй, дядь!
— Здорово, парнище! Что, не женился еще?
— Да нет. Одна вышла, другая не выросла. Так что, как говорится, невесты для меня нет.
— Как нет? Есть. Посмотри-ка, какая падчерица у меня, чем не невеста.
— Которая это?
— Да Нюрка.
— Какая она невеста, девчонка.
— Да ты давно, наверно, не видел ее. Девка-то какая, десятилетку весной окончила, скучает сейчас.
— Ну что ж, пойдем посмотрим твою невесту.
Смеясь, они прошли сени и вошли в просторную избу. За столом сидела Нюра, грызла сладкие сухарики, смотрела в книгу и лениво закручивала кончик толстой косы. На холодной печке храпела бабка Прося.
— Вот, Нюра, жениха тебе привел.
— Какой же это жених? Он завтра уезжает.
— Говорят тебе толком — свататься пришел.
— Ну, коль свататься, так садитесь за стол.
Храп на печке прекратился. Видимо, хоть одно ухо да не спало у бабки Проси. Она слезла на пол и тоже уселась за стол.
Дядя Гриша поддерживал разговор в намеченной колее. Остыть молодым не давал:
— Только вот где жить-то будете? Я слышал — дома ты не хочешь, а там у тебя, наверно, и квартеры не найдется.
— Это не проблема. Была б милка по душе, проживем и в шалаше.
Бабка Прося тоже усомнилась:
— А как матка твоя согласья не даст?
— А мать я уговорю.
Видя, что дело идет на лад, дядя Гриша поспешил положить уговор:
— Ну так по рукам, коли так?
— По рукам, дядь!
— Теперь иди мать уговаривай, а я буду звать родню. А Нюра — подруг, невесту обряжать. К вечеру чтоб все было готово.
— А я буду на столы собирать, в магазин сбегаю, может, там чего есть, — объявила бабка Прося. Николай бросился домой:
— Мама, я женюсь!
— Как женишься?! На ком?!
— Нюрку Софронову сосватал.
— Да сыночка мой милый, очумел ты совсем. Завтра вещи собирать, а сегодня жениться.
— Нет, мама, теперь поздно, я уже сосватал.
— Да не сходи ты с ума, лучше ты не нашел.
— Да чем же она плоха?
— Мне порода ихняя не нравится. По отцовской ничего — самостоятельные бы, а по маткиной — с рук вон.