Действительно, после октябрьского пленума ЦК конфликт между Сталиным — Орджоникидзе, с одной стороны, и руководителями грузинской компартии, с другой, не разрядился. Орджоникидзе обзывал одного из них «спекулянтом, духанщиком», другого — «дураком и провокатором», третьему грозил расстрелом. Когда в ответ на эти оскорбления один из оппонентов Орджоникидзе назвал его «сталинским ишаком», Орджоникидзе ударил его. 19 октября ЦК компартии Грузии заявил, что он будет ходатайствовать о вхождении в Союз не Закавказской федерации в целом, а отдельных составляющих её республик. Сталин и Орджоникидзе, возглавлявший тогда Закавказский краевой комитет РКП(б), расценили это заявление как «недопустимое нарушение партийной дисциплины». Постановлением Заккрайкома в тот же день был снят со своего поста секретарь ЦК КП Грузии М. Окуджава. В ответ весь состав грузинского ЦК принял решение выйти в отставку, объяснив это невозможностью работать при созданном Орджоникидзе «держимордовском режиме». 24 ноября Секретариат ЦК принял решение направить в Грузию комиссию под председательством Дзержинского для срочного рассмотрения конфликта между Заккрайкомом и грузинскими коммунистами. 25 ноября Политбюро утвердило это решение, причём Ленин при голосовании воздержался.
Комиссия одобрила линию Орджоникидзе и признала необходимым отозвать из Грузии наиболее активных противников этой линии. О результатах работы комиссии Дзержинский 12 декабря доложил Ленину. Как впоследствии Ленин говорил Фотиевой, эта беседа и особенно рассказ о рукоприкладстве Орджоникидзе на него очень тяжело повлияли.
Придя к выводу о пристрастности комиссии Дзержинского, Ленин решил, что ему придётся выступить по национальному вопросу и «грузинскому делу» непосредственно перед съездом партии. В этих целях он продиктовал обширное письмо (фактически статью) «К вопросу о национальностях или об „автономизации“», которое, по-видимому, должно было заменить на съезде его речь, если болезнь помешает ему выступить. В этом письме Ленин впервые назвал своих противников не только в «грузинском деле», но и вообще в национальном вопросе по имени, охарактеризовав их позицию как проявление великодержавного шовинизма. Он подчёркивал, что в «грузинском деле» сыграли «роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль» [109]. Ленин прямо указывал, что «политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского» и предлагал «примерно наказать тов. Орджоникидзе» [110].
В письме Ленин крайне резко охарактеризовал тип бюрократа-шовиниста, представлявшего наибольшую опасность в решении национального вопроса. «Очень естественно,— писал он,— что „свобода выхода из союза“, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великорусса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ» [111]. К этим крайне резким определениям близка другая прозрачная характеристика, относящаяся непосредственно к Сталину: «Тот грузин, который… пренебрежительно швыряется обвинением в „социал-национализме“ (тогда как он сам является настоящим и истинным не только „социал-националом“ но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…» [112]
Продолжая после написания этой статьи готовиться к тому, чтобы дать Сталину на XII съезде бой по национальному вопросу, Ленин пришёл к мысли о необходимости ещё раз рассмотреть «грузинский инцидент». «Доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского» Ленин считал необходимым для «исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются» [113].