Молодая женщина в черном платье положила тяжелые блестящие вилки и ножи подле каждого.
— Пожалуйста.
Принесла на подносе металлические тарелочки. В них тоже шипело и дымилось. Вот оно! То, что родится из заклинаний! А на голове у нее — белая корона, и на короне — возможно ли? — вышит голубой летящий парус.
— Смотри, Алька, парус.
— А… Так ресторан «Парус» называется.
Парус… Подул ветер, белые волны ударили в борта. Поплыли, поплыли берега, столы, бокалы, перышки лука… Прощайте.
— Бум-бум, — труба.
— О-ко-ко, — саксофон, — прощайте!
Кто-то машет с дальнего берега. Кто это, в самом деле, машет? А! Тот человек, за соседним столом, которому кивнул Длинный. Человеку нравятся Володя и Алька, он взмахивает недоглоданной куриной ножкой. Длинный ласково щурится сквозь дым. Он — капитан, все здесь в его власти.
— Налегайте, мальчики. Что ж не выпил, Алексей?
— Я не пью.
— Это по наследству не передается, не бойся.
Грубовато он про Алькиных родителей. Что-то чуть-чуть испортил.
— Я и не боюсь.
— Ты смелый. Парень первый сорт. Знаешь, сколько он заработал? (Это Длинный Володе. Первый раз к нему.)
— Сколько?
— Ого, ты тоже шустрый. Не бойся, и тебя не обижу.
— Брось это, — сказал Алька. — Не будем мы.
Володя ждал, что Длинный разозлится. Нет. Кивнул: дескать — понимаю.
— Боишься? Ничего, это пройдет. Я, брат, еще не так трусил. Бывало, иду — зубы стучат — всю конспирацию порчу!
Они сидели, как братья. Длинный им доверял.
— Ох и влетало мне. Со мной, братишки, так не цацкались.
Да он добрый! Просто добрый! С ним всегда можно договориться.
— Не хочу я, Толя, понял? — Алька весь натянут. И пот на лбу. Чего он? Будто не видит, что перед ним человек добрый, по имени Толя.
— А я хочу? — Длинный обнял ребят, чуть головами не стукнул. Володя поймал сумрачный Алькин взгляд. — Я, братишки, тоже с этим кончаю. Последнее дело… Только помогите мне. Если завалюсь, сяду — все тогда сначала.
— Не ходи, и все, — сказал Алька.
— Не один ведь. Друзей подводить? Так я не играю.
А может, правда, вытащить из беды этого Длинного… Может, зря Алька.
А тот совсем ласково, жалобно даже:
— Нужен ты мне, понимаешь? Нужен. Я твою удачливость за версту слышу. Да и дело такое — подходишь ты. И дружок твой пригодится. Ну, по рукам?
— Не пойдет, — Алька сказал еле слышно, но все же слышно.
Длинный обиделся. Только виду не показал, а точно’ отошел от них, бросил. Среди чужих бросил. Среди ртов, что открываются и закрываются.
Тот тип за соседним столом доглодал куриную ножку и лег белой рубашкой на вишневое пятно скатерти — слушал. Пьяный совсем. И поглядывал на Длинного. А Длинный на него. Они были вместе — так получалось, а Володя с Алькой одни. Хотя Длинный обнимал их за плечи. Уж лучше бы он крикнул на Альку или что. Ведь глаза злые. А улыбается.
— Дурачки вы. Дурачки. Но еще расчухаете!
И холодные пальцы снова за воротником.
— Договоримся, братишки.
Как это? Был свой такой человек — обопрись не упадешь, а теперь опять настырные глаза.
Как это? Глянет из глаз зверь, а потом уйдет. Но он же сидит где-то там. Как эти музыканты на эстраде — подудят и уйдут за бархатные занавески. Но ведь они там. И снова выйдут в свой час. Вот они, вот.
Дзынь! — тарелки.
Око-ко! — саксофон. Будто схватил за горло. И труба — бу-бу-бу, — как погоня.
Это хитрая музыка. Она хочет перекрыть голоса: всё, мол, как надо. Подбавить блеску осоловелым глазам — вовсе, мол, и не пьяные.
Кушайте, мальчики, пейте. Эх, птенцы вы неоперенные!
Они сидят в обнимку, как братья. Но все теперь иначе. Доверия нет.
— Ты, Алексей, кого надо, бойся. Меня не бойся. Я еще в жизни не раскалывался. А денежки — на. Бери. Твоя доля.
— Не возьму. Сдались мне эти деньги.
Как побелело у Альки лицо. И у Длинного, между прочим, тоже. А глаза — как револьверные дула.
— Бери, гад, когда дают.
(Прорвало все-таки!)
Пьяный за соседним столиком оторвал голову от скатерти. Привстал. (Какое ему дело?)
— Ну, берешь?
— Нет.
— Хуже будет. Задумал что? Учти — первый сядешь.
— Иди ты… Ничего не задумал. Не буду, и все.
— Чистеньким хочешь выйти? Ну, как знаешь. Пеняй на себя.
Пьяный тип подошел к Альке, совсем твердо подошел.
— На минутку, паренек.
— Никуда я не пойду.
Он потянул Альку. Алька не поддался. Тот кивнул официанту — помогите, мол.
И официант — прямо трудно поверить! — взял Альку за плечи и стал выводить: «Напился, шпаненок!» Будто не видит, кто Алька и кто этот тип.