Володя вскочил. Длинный прижал его руку к столу.
— Поклюй тут, птенчик. Посиди, — и держал его, будто по-дружески. А все двигалось как прежде.
Только у подавальщицы съехала корона и помада размазалась вокруг губ. А на эстраде сидели уродливые трубачи в черных фраках, и щеки их раздувались, как животы у лягушек. Не было паруса, не было легких волн. Было тошно от страха и стыда. И никто, никто не знал, что происходит. И не хотел знать.
— Ну, ладно, давай проваливай.
Володе сунули пальтецо, пнули, как собаку.
На улице было светло. Шли, бежали, плелись люди. Шлепал толстыми шинами автобус. Из чьего-то раскрытого окна кричало радио:
А Тошка, наверное, играет гаммы. Дома, может, только встали из-за стола. Трудно поверить — ничего не изменилось. Прошел какой-нибудь час. Его можно было проспать. Пробегать в футбол. Его могло не быть, этого гадкого часа.
Где же Алька?
11
Тетя Лида ликовала. Полководец, выигравший битву. Он не хочет знать, сколько своих положил. Победа!
Голос победы перехватил Володю у самых ворот.
— Володя, домой!
Может, махнуть сначала к Альке? Вернулся ли?
— Володя!
Нет, не удастся.
Почему надо держать его на прицеле? Оглашать двор дикими криками? Может, это не центр столицы, а джунгли? Может, скоро при его приближении будут бить в там-тамы? И что она торчит — ведь мама приехала.
Теперь Володе легче: сегодня они с Алькой одержали маленькую победу в этом сухопутном «Парусе». Больше Длинный не позовет их. Теперь можно глядеть в глаза всем. Даже маме. Прямо в глаза.
Дверь отворилась без звонка. Краснощекое ликование металось по квартире. Имя его было «Яжеговорила».
— Яжеговорила, нельзя с ним дружить. А Коля: «Почему, почему?»
Мама сидела на стуле у окна. Глаза заплаканы. Довели уже! Наговорили!
В мыслях своих Володя бросился к ней: «Мама! Не плачь! Поверь мне. Мне, а не им».
Но они, тетя Лида и папа, были здесь. Папа без очков. На Володю не глядит. Володя бы тоже на его месте не глядел. Зато тетя Лида!
Ее радость освещала даже немытую посуду и огрызки на столе. Такое счастье — она была права!
— Где ты был? — Это мама. Голос металлический, как у робота.
Володя опустил голову, насупился.
Но про себя он говорил с ней ласково. Она не виновата, ее тут довели. «Мама, — говорил он, — давай так, ты скажешь: «Пойдем, сын, пройдемся». Мы выйдем, и я все расскажу. Сам расскажу».
Но мама не слышала. Да и как услышать — ведь он молчал, только ниже гнул голову.
— Где ты был?
Неужели непонятно — нельзя при них. Они чужие — тетя Лида и папа. Да, да, они заодно.
— Ну, в чем дело?
— Не буду я говорить!
— То есть как?
— Не буду, и все.
Мама не должна сердиться. При них это — допрос. Мама, мамочка! Прямо так бы и заревел от несправедливости.
— Ты был с этим мальчишкой?
— Не скажу.
— Тебя тоже били?
— Кто его бил? — Володя подбежал к маме. — Что с ним, мама?
— А он не знает! Яжеговорила — лгун.
Володя даже не глянул на тетю Лиду.
Неужели мама не поверит? Не услышит?
И она наконец услышала:
— Твой дружок по стенке пришел, весь избитый. — И вдруг заплакала. Опустила лицо в ладони, и затряслись ее черные пряди. — С кем ты связался? До чего дошел!
А черт с ними, пусть слушают. Володя шагнул к маме… Но без тети Лиды разве обойдется?
— Яжеговорила Коле — у них темные дела!
— Ну и темные! Да! — При ней Володя мог только грубить.
— Как я могла уехать? — захлебывалась мама. — Еще несколько дней — и сын за решеткой!
— Перестань, Лёля, — отцу, наконец, удалось вставить слово. — И при тебе могло.
— Никогда!
— Мы вообще без матери росли, трое мальчишек…
— Ну и что? Зато отец дома бывал хоть по воскресеньям! А ты?.. Два воскресенья не мог посидеть! — Мама подняла встрепанную голову. Как она сердилась! И уже не на Володю.
— Лёля, Лёля! — отец все время старался говорить спокойно. — Ну, ты права, я плохо смотрел. Но ведь и ты не пошла бы на такое!
О чем это он?
— Коля не понимает всей серьезности, — наставительно заметила тетя Лида. — Слепая вера…
И тут отец отвернулся. Взял и отвернулся от нее. И не так уж вежливо пробурчал:
— То, что непорядочно, всегда непорядочно. Даже если из лучших побуждений.