Всем нашлось дело.
А он, Володя, уходит. Спокойно, как большой.
— Ты куда?
Володя вздрогнул.
— Во двор.
— Через пять минут крикну.
Перебежать из подъезда в подъезд? Лучше перейти. Если смотрят — все равно. А все же достойней.
Володя впервые входит в этот подъезд и не робеет, что встретит Тошку. Вот он, второй, Алькин этаж.
Как долго не открывают. Наконец-то! Шаркает кто-то. Так и скажу: «Можно к Альке? Мы друзья».
— Тебе кого? — Алькин отец держится за дверь. Хмурый, сморщенный человек. Маленький. Дурно пахнет табаком и немытым бельем.
— Я к Альке.
— Нет здесь Альки. Алексей. Понял? Озоруют все, достается одному.
И здесь, значит, виноват Володя. Виноват, что его не вздули.
— Володя! Домой! Володя! — Это мама. На весь двор.
— Нельзя к Альке?
Маленький человек не ответил и дверь придержал.
Володя побрел вниз.
— Эй, куда ты? Спит он сейчас. Как сказать-то про тебя?
— Володя! Володя! Володя! — несется с улицы. Неужели и она для соседей?!
— Друг, скажите.
— А звать? Ишь ты, друг.
— Неважно.
— Володя! Володя! Володя! Домой!
13
Двор глядит в сто окон.
Подглядывает.
Ты — как в клетке.
А улица полна посторонних людей.
Едут куда-то в автобусах — воскресенье!
Едят мороженое, поят газировкой малышей — воскресенье!
Пьют за палаточной водку прямо из бутылки. В такую-то жару!
У всех воскресенье. Все собрались вместе.
Людей-то — вон сколько!
Автобусов — сколько!
Улиц…
А Володя ушел из дому. Насовсем ушел. Как оторвал от себя дом.
Потому что, если не знают, не понимают — можно растолковать. Но если не хотят понять… В кармане два рубля шестнадцать копеек — сдача с тех трех рублей… Начинается новая жизнь. Только вот куда теперь? Был бы Алька — он бы придумал. А так — к кому?
Квартиры — открытые окна. А ты здесь нужен?
Магазины — открытые двери. А тебя ждут?
Люди мчатся прямо на тебя — не видят, что ли? Может, ты заколдован, превращен в пустоту?
Только и есть во всем городе один дом. Может быть. Не наверняка. Вот он, у метро. Семиэтажный. Из красного кирпича с балкончиками.
Про него Алька говорит:
«Когда мы жили на голубятне…» Потому что высоко жили, на самом верху.
У лифта старушка с коляской. Непременно спросит: «Куда? Зачем?»
Лучше пешком.
За дверями затаились, будто нет никого. Но выдают запахи. Здесь, например, варили кашу. Подгорела. Как будете есть? Вот площадка имени грудного младенца и его пеленок. А здесь пекли пирог. Тетя Женя — соседка сказала бы: «Сдобно живут».
Уф! Шестой этаж!
Так и пахнет зубным врачом и его бормашиной. Но Володе не сюда. Ему, верно, еще выше.
Узенькая лестница, низкая чердачная дверь.
Не заперта. Заглянул: никого. Черный коридор. Опять никого. Может, не живут здесь?
Ярко обрисована светом дверь в конце коридора. Наверное, там.
Приоткрыл.
Была низкая светлая комната, как бывает кают-компания. Сплошное окно через стену. А может, это аквариум… Аквариум, потому что рыбы. Голубая, с лицом тети Шуры. И новые — с незнакомыми лицами. Оказывается, можно скучать по картинам и радоваться, когда их встретишь.
А вот и сам он, Володя, глядит с картины. «Лунатик»…
Не похож, конечно…
— Кто там, входи давай. Посиди тихонько. Человек стоял спиной к Володе и не обернулся. Сутулая спина в синем рабочем халате. Кончик цветастого платка из-под ворота.
Он, он! Тот же, «без заслонки»! Дверь не заперта, картина открыта. «Входи, давай!»
И Володя вошел. Прямо в картину. Серые четырехугольные камни — маленькие и большущие. Без тени. Между ними щели и расщелины — улицы. Город в пасмурный день.
А из каменных трещин пророс, поднялся, распахнулся над городом огромный железный цветок. Это уж точно — железный. Художник как раз подбавлял ему металлического блеска. Володя, городской житель, не боялся заплутать в этих улицах, а над головой слышал позванивание металлических лепестков: самолет пролетит, посыплются искры от троллейбусной дуги…
— Ну что, старик?
Художник повернулся и глядел на Володю и чему-то был рад.
Та же черная борода, ровные зубы. Он будто даже подрос. Может, правда, комната низкая.
— Ведь он железный? — спросил Володя.
— Конечно! Городской. Своя красота! Жестковатая, тревожная. Ты понимаешь это?
— Вроде понимаю.
— Вот гляди, пейзажик. — Художник обнял Володю за плечи, подвел к окну.
Крыши, крыши, трубы — и все разные цветом и формой.