— Привет, Алька.
Нет, сейчас не надо говорить. Потом, потом.
В комнату протиснулась полосатая соседская кошка, потянулась, дрогнула хвостом. Тошка сразу схватила ее. Подняла ее усатую мордочку:
— Вот она, красавица, тигрица-ягуарица!
— Вот и воспоем кошку, — сказал Алька.
— А что? А что? — Тошка вся светилась. — Эта кошка — хороший человек. — Она всегда сближала эти слова и получалось: «хорошчеловек», Алька подсмеивался над ней:
— А я хорошчеловек?
— Конечно.
— А мой Джек?
— И твой Джек.
— А вот эта капуста на окне?
— Капуста? — Тошка весело кивнула. — Тоже хороший человек.
Володя смеялся и удивлялся сам: вот какую чепуху несут, а почему-то важно.
— Давайте про капусту песню! — крикнул он.
Тошка подбежала к пианино, стукнула по клавишам: получилось что-то вроде тринадцати негритят, как они пошли купаться в море.
Володя дурашливо запел:
Он задумался над рифмой, но Алька — он всегда был смелее — подхватил:
Тошка смеялась, согнулась прямо над клавишами. Алька скинул баян, плюхнулся в свое кресло, ухватил его за ручки и вдруг:
— Ура! Знаю! Давай, Тошка!
Тошка подхватила:
А Володя докричал:
Они и дальше придумали, как объединились кресло и капуста:
А потом уже сочиняла Тошка, а Володя с Алькой только рты раскрывали для подхвата.
Не было еще в жизни, никогда не было такого хорошего дня!
Когда спускались по лесенке, Володя сказал:
— Алька, тот длинный парень, который в парке…
Алька споткнулся, чуть не полетел.
— А, черт! — потер ногу. — Ну, чего там?
— Велел не позже восьми, сегодня.
— Все? — Алька, не глядя, протянул руку. — До завтра. — И стукнул кулаком в дверь. Был как раз его, второй этаж.
7
Почему это люди не понимают, когда им пора уходить?
Папа устал. Уже прямо не говорит — бормочет. Рот прикрывает пальцами, чтоб не видно, как зевает. А она все — та-та-та, ла-ла-ла. Тетя Лида. Об этом ее мама, между прочим, не просила. Покормила — и иди себе. Будь здорова. Оставь немножечко другим. Володе, например. Ему просто очень нужен сейчас отец. Очень.
— Папка, — зовет Володя из своей комнаты. Но дверь закрыта, не слышно. Да если бы и открыта — как услышать? — ведь тетя Лида! Мыслимо ли — от одного человека столько шума. А Володе надо сказать. Поговорить.
Про это, конечно, нельзя, — как вбежал тогда Алька, белый весь:
— Ты один?
— Один. А что?
— Знаешь… В общем… надо одну вещицу спрятать…
— Давай мне в стол.
— Нет, лучше не дома.
— Постой, Алька, в тополевое дупло можно.
— Ребята не стянут?
— Большие не лазят, а малыши не знают. Это наш тайник.
Алька глянул в окно — уже темновато было:
— Эх, народищу полно.
— А что это, Алька? Покажи.
— Не хочу тебя впутывать. Длинный дал. Ты знаешь, кто он?
— Кто?
— Ну, неважно. С ним не поспоришь.
— Ты его раньше знал, да, Алька?
— Если б не знал, и разговору бы не было. — Опять взгляд в окно.
— Разбрелись пенсионеры. Дай-ка газету.
Что-то маленькое, с трехкопеечную монету, золотисто блеснуло сквозь папиросную бумагу. Алька захоронил блеск в складках газеты.
— Пошли.
Об этом отцу как скажешь? А про Длинного? Что он, Володя, сам передал Альке «не позже восьми». Об этом придется. Ушла бы только тетя Лида. Вот сейчас она скажет:
«Засиделась я… Умаяла тебя…» Ну, скажи, скажи! Куда там!
— А потом — ну ты слушай, Коля, стали им делать прочищение мозгов… — Да она, похоже, кинофильм рассказывает. Был такой про шпионов «Совершенно секретно». Ну короче, короче, тетенька Лидочка! — И все мысли, Коль, можно узнать с помощью этой машины. Ты бы хотел такую машину иметь?
— Какую, Лидуша?
— Чтоб узнавать мысли?
— А…
И почему отец не крикнет:
— Я устал! У меня есть единственный сын! Уходи, болтушка!
— Ты понимаешь, Коля, мы были маленькими и этих тигров испугались.
Ага! Уже перескочила! Прямо испорченный проигрыватель с долгоиграющей пластинкой. Чтоб ты сломался!