— Да ты, как я погляжу, вдрызг пьяный, сам не знаешь, чего городишь, — покачал головой Сиймон и, потеряв всякую надежду, что Хинд отгонит свою кобылу, подобрал с земли кнут, точно такой, как у управляющего Мюллерсона, — он привез его с ярмарки осенью прошлого года, когда Мангу Раудсепп и алаяниский Мярт вместе с другими ходили веру менять,— и вытянул пару раз своего жеребца, а потом и Лалль.
Молодая паленогорская кобыла вскинула голову и поднялась на дыбы, скорее от неожиданности, чем от боли, удар был несильный, Сиймону несподручно было бить.
— Ах ты паршивец, мою лошадь бить! И меня велел высечь безвинно!
Застарелая обида всколыхнулась в нем с новой силой; он набросился на Сиймона с бутылкой в руке. Тот вырвал у него бутылку, и огненная вода брызнула на землю.
— Прочь от света, заходи, свобода! — хрипел Хинд, скрежеща зубами, стараясь во что бы то ни стало отобрать бутылку у мыраского хозяина.— Прочь! Прочь! — задыхаясь, кричал он.
— Ступай домой, я дам тебе два недоуздка на погорелое.
Хинд, пыхтя и пошатываясь, стоял посреди двора. Сиймон все еще держал осаженного кнутом жеребца.
— У меня же рига сгорела, а не конюшня! Недоуздки мне ни к чему… Лучше скажи, почему не помог пожитки вынести, почему отаву своим коровам скормил? Вот проломлю тебе голову! — Хинд качался из стороны в сторону, хватая воздух руками.— Ладно, не стану! Придет воля — и ты высохнешь, будто вербная ветка, так и запомни. Кривда не лежит на месте. Эти поганые недоуздки можешь себе оставить, настанет день, я пойду за море, жаловаться королю, говорят, посох Карла зазеленел, — в глазах Хинда горели гнев и восторг, он говорил от всего сердца, от всей души.— Враг-сатана, отступись от меня, есть у меня почище тебя!
И он, глядя на соседа остановившимся взглядом, стал медленно на него надвигаться.
Сиймон Кайв задрожал всем телом, в нем проснулся суеверный страх.
Кони и те замерли на месте.
БЕДА НАД ГОЛОВОЙ
Хинд давал показания в мирском суде.
— Батрак Яак Эли, когда я его на работу подымал, грозился пустить петуха под крышу. Однажды чуть вилами меня не проткнул, чтобы я оставил его в покое, когда он заснул и клевер лошадьми потравил. Оттого что он угрожал день-деньской и скарб не помог из огня вытащить, думаю я, что это он мог поджечь гумно и ригу.
— Позвать сюда Яака Эли! — крикнул Мюллерсон.
Вихмаский Пеэтер с непроницаемым видом впустил батрака.
Бразды правления взял в свои руки Эверт Аялик.
— Ты зачем поджег паленогорскую ригу? — угрожающим тоном спросил он.
— Я не поджигал,— ответил батрак.— Хинд последний заходил в ригу.
Сиймон насторожился.
— Говори, что знаешь,— приказал отсаский хозяин.
— В воскресенье утром спал я в амбаре…
— Опять спал,— возмутился Аялик.— И когда это ты, молодой парень, устать успел? Когда ж ты наконец выспишься?
— А никогда.
Судьи засмеялись, даже Яак хмыкнул разок.
Эверт спросил у Хинда:
— Ты заходил в ригу до пожара?
— Погода была прохладная. Я зашел в ригу одеться…
— …и поджег пучок пакли! — вставил мыраский хозяин.
— …и пошел твое стадо с отавы прогонять, ты еще там ноги грел,— продолжал Хинд.
— Откуда ты, Яак Эли, знаешь, что хозяин последний в ригу заходил, ежели сам в амбаре спал?
— Я на крыльцо выходил.
— Смотрел по сторонам и зевал,— подтвердил Хинд.
— Что ж ты делал там, когда хозяин стадо отгонял? — спросил Мюллерсон.
— Сходил по малой нужде и вернулся в амбар.
— Ну и долго ты спал? — наступал Аялик.
— Я и заснуть толком не успел, как почуял запах дыма и выскочил.
— На пожар, которым хозяину угрожал? — пытал Аялик.
— Выскочил из амбара, смотрю, вся крыша в огне, искры так и сыпятся.
— Это Хинд паклю поджег,— злорадствовал Сиймон.
— Почему ты, Яак Эли, не помог хозяину скарб выносить?
— Сиймон тоже не пришел пожар тушить и добро спасать, когда я его позвал,— промолвил Хинд.
— Как же так, Сиймон? — сурово спросил Аялик соседа.— Помогать в беде — долг настоящего христианина.
— Дом весь полыхал, там нечего было спасать.
— Нет, было, я пришел, и мы спасли амбар,— возразил Эверт. Затем обратился к Яаку: — А зачем ты в лощину спать пошел?
— Страх пробрал.
— Сон, страх, большего от тебя и не услышишь,— недовольно проворчал судья.
Наступило молчание.
— Хинд сам подпалил свой дом,— сказал Сиймон.— Л как огонь занялся, пошел ко мне, на отаву.— И, ядовито глядя на паленогорского хозяина, продолжил: — Когда ты на луг пришел, огонь уже лизал крышу. Откуда же ей было так быстро загореться, если бы ты паклю в избе не зажег. Времени-то прошло всего ничего. Поджег ригу и пошел ко мне для отвода глаз разговоры разговаривать. Зачем ригу поджег, ну, отвечай?