Хинд от такого обвинения просто онемел.
Мыраский же хозяин гнул свое:
— Ничего удивительного в этом нет! Работать, хозяйство вести ты не хочешь, даром, что ли, рвался в теплые края, будто свинья в картошку, подальше от нашего прихода да от нашего народа. Вот ты ригу и спалил: дескать, ежели иначе нельзя, устрою пожар, авось мыза отпустит. Пеэтер, неси кандалы!
Хинд вздрогнул.
— Постой, постой,— остановил Эверт Аялик нетерпеливого судью. — Успеется еще с кандалами. Еще не все свидетели показали.
Тут вмешался молчавший до сих пор Мюллерсон:
— Этой весной мы утвердили Хинда Раудсеппа хозяином паленой Горы, чтобы он собственною охотою работу исполнял и жизнь устраивал. Мыза на него не жалуется, барщина у него
отработана. А то, что рига сгорела, так это со всяким может случиться.
После чего парней попросили выйти и привели Паабу.
— Не доводилось ли тебе слыхать, чтобы Яак Эли угрожал хозяину?
— Не доводилось, — ответила Паабу.— У кого же хватит ума при свидетелях-то угрожать?
— А не замечала ли ты чего-нибудь странного в поведении Яака Эли? — спросил Эверт Аялик.
— Так-то он обыкновенный батрак,— ответила ключница.— Только…
— Что только? — переспросил Аялик выжидающе.
— Только вот лучины он здорово щепает, целую охапку хороших, тонких лучин в один момент может нащепать, ловчее щепалыцика я и не встречала, получше моего отца будет…— простосердечно призналась Паабу.
— Что ты еще знаешь?
Ключница задумалась.
— Однажды весной, когда я в церковь ездила, Яак и Хинд еще дома оставались, Хинд упал на тугой снег и разбил себе губы, я спросила у Яака, не он ли ударил хозяина, а тот вместо ответа засмеялся недобрым смехом.
— Странно, как это я со своего двора не видал, оттуда все как на ладони видно,— сказал Эверт.
— Странно, что ты не разглядел, кто ригу поджег,— подковырнул его Сиймон.
Эверт пропустил колкость соседа мимо ушей и спросил у Паабу:
— Тебе больше нечего сказать?
— Вроде нечего.
— Можешь идти! Мюллерсон, запиши про лучины и драку.
— Лишний труд, этим делом должен другой суд заниматься,— недовольно произнес Сиймон.— Это дело орднунгс-герихта. Хинд последний заходил в ригу, это главная улика. Отправим его в город — и дело с концом.
— Ежели бы твой скот не потравил паленогорскую отаву, мы бы давно знали, кто пустил петуха.
— Если бы вообще пустил,— предположил коннуский Андрее.
— Все может быть,— кивнул хозяин Отсаского хутора.
— Все равно Хинда закуют в кандалы, вот увидите,— продолжал свое Сиймон с недоброй усмешкой.
— Вызвать Элл Ребане! — выкрикнул Эверт Аялик.
Девушка вошла, на груди у нее была серебряная брошь, встала перед судейским столом и засмеялась от смущения.
— Не приходилось ли тебе видеть или слышать, чтобы Яак Эли угрожал Хинду Раудсеппу или говорил, что пустит ему петуха? — спросил Эверт, который превзошел себя.
— Разве такой способен что-нибудь поджечь…
— Видать, тебя он не зажег, ишь губы-то надула,— съехидничал Сиймон.
Элл хихикнула.
— Право слово, здесь не место для таких шуток,— недовольно произнес Аялик.— Не помнишь, какой был Яак перед пожаром, такой, как всегда, или нет?
— Не помню…— И тут ей что-то пришло на память, она оживилась и сказала: — В четверг вечером, перед пожаром, видела я в потемках одного странного мужика, совсем чужого, раньше я его никогда не встречала. С худым недовольным лицом, будто целую неделю ничего не ел, черный, как угольщик, оборванный, и на голове шляпа… — У Элл при этом воспоминании мурашки побежали по коже.— Рыскал по двору, заглянул в ригу, все что-то бормотал, только я не расслышала что, спустился к бане и исчез…
Перо Мюллерсона запнулось на бумаге, будто камень или пень встали на его пути. Даже по лицу Сиймона пробежала тень страха. Коннуский Андрее, человек с острым подбородком и прямым носом, и тот заерзал на скамье.
В судейской сгустилась напряженная тишина, как бывает тогда, когда выясняется, что, помимо законов земного и небесного царств, существуют еще и сверхъестественные силы, против которых мирской суд бессилен, несмотря на судебник у них на столе и на всевидящее око висящих на груди блях.
— Эти свои байки можешь пастушкам рассказывать,— не очень уверенно произнес наконец Эверт. Человек, который велел Хинду сломать жертвенник.
— Мы ведь не черти и не призраков судим,— сказал свое слово, явно бодрясь, и управляющий мызы.— Мы только людскими делами занимаемся.
Элл вздохнула, смутившись от того впечатления, которое она произвела своими словами.