- Значит, не хочешь переезжать в новый дом? Ну что ж, дело твое. Надумаешь, милости просим.
Иван Данилович пощипал ус, вздохнул.
- Эх, Василий, мелко же ты плаваешь. Все бы только для себя…
Вопрос был решен. Молодые Тороповы переехали на новую квартиру. Не одна неделя у них ушла на то, чтобы обставить комнаты хорошей мебелью.
Надя больше всего беспокоилась о том, чтобы создать мужу все условия для творческой работы. Кабинет его перекрасили в синий цвет с золотой окантовкой, установили письменный стол, вдоль всей стены книжный шкаф, вдоль другой стены тахта, кресла, тумбочки. Один чернильный прибор, купленный в комиссионном магазине, мог бы украсить любой кабинет.
Когда Ефросинья Петровна посмотрела, как молодые обставили свою новую квартиру, прослезилась.
Надя так устала от непрерывной суеты, наводя порядок в новой квартире, что утратила способность радоваться. Она с грустью вспоминала тихий дом, аккуратный двор и уютный садик. Когда она с детьми приходила к старикам, будто отдыхала у них от громоздкой мебели, ковров, портьер, разных безделушек.
- Мама, неужели нельзя уговорить папу, чтобы вы переехали к нам? - спрашивала Надя.
- Куда там! Он и слушать не хочет. А по внукам скучает. Придет с работы, поглядит вокруг, повздыхает. Но не жалуется, молчит. Я-то уж знаю его характер, - отвечала Ефросинья Петровна.
Как- то Вовка заявил матери, когда стали собираться домой:
- Мама, давай останемся у дедушки.
- Разве у дедушки лучше?
- Лучше.
Надя вздохнула и украдкой вытерла слезы.
БРАСЛЕТ
Шли дни, и Надя постепенно стала привыкать к тому, что они живут врозь со стариками. Нелегко ей было работать на заводе, воспитывать детей, вести домашнее хозяйство, заочно учиться в институте. На старой квартире помогала свекровь, здесь же все приходилось делать самой. К ночи так уставала, что валилась с ног. Она пригласила из Москвы тетю Варю. Потом уступила настойчивому требованию мужа и ушла с работы, чтобы подогнать учебу, больше внимания уделить детям.
Первые дни ей чего-то не хватало. Она привыкла рано вставать, торопливо делать уборку, готовить завтрак, кормить детей и мужа, спешить на работу. Каждая минута была на учете. В этом был какой-то смысл и долг. Теперь же она была хозяйкой своего времени, могла спать, сколько ей заблагорассудится. И все же она по-прежнему вставала рано. Дел дома было столько, что не хватало суток, и уставала она теперь больше, чем тогда, когда работала на заводе. Не оставалось времени и на учебу. А главное, во всей этой суете она не видела смысла.
Надя все чаще приходила к печальному для себя выводу: она напрасно бросила работу на заводе. Ведь раньше, когда в доме еще не было тети Вари, она успевала вести домашнее хозяйство, заниматься детьми, выкраивать время для учебы. Теперь же она вертелась, как белка в колесе. Это был какой-то Сизифов труд, оставляющий в душе горький осадок неудовлетворенности и досады.
И другое, что немало тревожило и угнетало Надю, - это одиночество. Стенами квартиры она отгородила себя от подруг и знакомых. Василий приходил с работы часто усталый и раздраженный, чего раньше Надя не замечала за ним. Она понимала: после выхода книги его тяготила работа на заводе, к конструкторскому делу он потерял вкус, отсюда его усталость и раздражительность. Василию хотелось уйти с завода и заняться литературным трудом, но он не решался на этот шаг, чего-то ждал.
Последнее время к ним зачастила Таисия Львовна. Дом, где жили Пышкины, находился рядом. Директорша сначала усиленно напрашивалась Наде в подруги. Но они были очень разны характерами и взглядами на жизнь. Василий Иванович по-прежнему дорожил расположением к себе Пышкиных и просил Надю, чтобы она не отталкивала от себя Таисию Львовну. Надя скрепя сердце старалась быть внимательной к ней. Пышкина чувствовала, что та в душе презирает ее, но это не огорчало настойчивую директоршу. Она и сама собиралась что-то писать, выдавала себя за любительницу литературы.
- Надя, вы не ревнуете? - спрашивала Таисия Львовна.
- Что вы! Я слишком уважаю своего мужа, чтобы ревновать его, - отвечала Надя.
Порой, когда Василий уединялся с Таисией Львовной у себя в кабинете, Надя брала детей и уходила в гости к старикам. Для нее становилось тяжелым бременем слушать воркующий голос директорши, ее веселый, беспечный смех. Но мужа Надя считала человеком порядочным, не способным размениваться на мелочи. У него просто не хватает мужества дать понять этой женщине, что ее частые визиты компрометируют его, да и на нее, жену директора, бросают тень.
- Ох, не нравится мне эта директорша, - не раз предупреждала тетя Варя. - И чего ты не отвадишь ее от своего дома? Или не видишь, что бабенка льнет к твоему мужу?
- Пусть, - отвечала Надя. - Если он способен на такое, его не остановишь.
- Соседи и так плетут всякую чепуху. Эх, доверчивая ты и смирная. Она-то бабенка молодая, смазливая.
Надя только вздыхала.
- Сама ты толкаешь мужа к этой вертихвостке. Верь, но не доверяйся.
Василий Иванович все чаще думал, что ему необходимо бросить работу на заводе и отдаться творческому труду. Все реже он стал бывать в цехах. Производство, люди, с которыми общался каждый день, примелькались ему, казались обыденными. Постепенно ослабевали те контакты, которые раньше соединяли его с заводом.
И он пришел к выводу: необходимо создать для себя другие условия, иначе он ничего не сможет написать.
И он уволился с завода.
Первые дни Василий Иванович наслаждался тем, что утром мог спать, не тревожась, что опоздает на службу. Вставал он в десять утра, принимал ванну, завтракал и уходил к себе в кабинет. Просматривал газеты и журналы.
Когда у Василия Ивановича было хорошее настроение, он садился за письменный стол и думал, о чем бы ему написать. Теперь у него есть опыт, да и за шею не каплет. Можно не торопясь обдумывать свое будущее произведение. Написать вторую книгу о заводе? Тут он признавался себе, что о заводе больше ничего не напишет, потому что эту тему уже исчерпал. О чем же писать?
В голову лезли разные пустячные мысли. Между тем подходило обеденное время. Не написав ни строчки, Василий Иванович садился за обеденный стол, уверяя себя, что вечером он обязательно поработает. Завел привычку после обеда отдыхать.
Просыпался всегда Василий Иванович с тяжелой головой, раздражительный. И сам не понимал, чего ему не хватает. Вечером, чтобы рассеяться и набраться новых впечатлений, шел с женой в театр или на концерт.
Василий Иванович с некоторых пор снова стал замечать, что Надя ходит задумчивая и, что хуже всего, перестала с ним быть откровенной. Это настораживало его, пробуждало старые сомнения и тревоги. Несколько раз он пытался вызвать ее на откровенный разговор.
- Что с тобой, Наденька? - ласково спрашивал он, глядя на ее похудевшее лицо.
- Оставим этот разговор, - отвечала она. В глазах у нее грусть и смятение.
Вечером, уложив детей спать, Надя садилась за учебники и занималась допоздна. Василий Иванович завидовал ее усидчивости.
В день ее рождения он подарил ей браслет. Думал, что она обрадуется, бросится ему на шею, осыплет его поцелуями, как это было раньше. Но сейчас этого не случилось. Надя взяла изящную вещицу, сдержанно поблагодарила его, повертела в руках. Василий Иванович обиделся.
- Не нравится? - спросил он.
Надя кивнула головой. Василий Иванович насупился.
- Я хотел сделать тебе приятное, а ты… Что ж, видно, у меня испортился вкус, - Василий Иванович прошелся по комнате, заложив за спину белые выхоленные руки. Последнее время он раздобрел, в его походке, в выражении лица, в голосе появилось что-то новое, самоуверенное.
Надя подошла к нему, ласково заглянула в глаза. - Я давно хотела поговорить с тобой… Не нравится мне все это.