Во стольном во городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира,
Заводился пир, право, почестен стол,
Разоставили столики дубовые,
Настелили тонки новобраны скатерти,
Разоставили питья-ества саха́рные;
Собиралися все они, съезжалися
Да к солнышку-батюшку на почестен пир.
Они пьют ле, пируют трои суточки,
Да все на пиру стали пьянешеньки,
Да все на честном стали веселешеньки,
Да все на пиру да прирасхвастались:
Перво́й-от ле хвастат золотой казной,
Другой-от ле хвастат чистым се́ребром,
Умной-от ле хвастат стары́м отцом,
Старым ле отцом, старой матушкой,
Безумный ле хвастат молодой женой
И иной удачей молодецкоей.
А да хвастал Скопин да добрый молодец:
«Уж я много, Скопин, да по земля́м бывал,
Уж я много, Скопин, да городов бирал,
Я не бравши ле города не проезживал,
А Малюту-короля да во полон его взял,
У Малютных дочерей на грудях лежал,
Опускал я руки ниже до пу́повья,
А еще того пониже — ведь до че́рева».
Услыхала тут ведь зла дочка Малютична,
А эти ей речи да не по разуму,
За велику ей досаду показалося.
Как выходит на гридню на столовую,
Подходит она [к] солнышку Владимиру,
Близешенько она [к] солнышку подвигается,
Низешенько она солнышку поклоняется,
Тихо-смирну свою речь она выговариват:
«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь!
Ты позволь же мне-ка да слово вымолвить,
Ты не будешь ле меня за слово́ казнить,
Отсылати ле меня в ссылки дальние?»
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Говори же ты нонь да что те надобно,
Я не буду тебя да за слово казнить,
Отсылать я не стану в ссылки дальние».
Говорит тут Малютична таково слово:
«Ты позволь же мне отмерять чару зелена́ вина,
А поздравить надо нынь да люба крестника».
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Ты меряй же чару зелена вина».
А брала она чашечку серебряну,
А спускалася во погребы глубокие,
Да намерила она чару зелена вина,
Невелику-немалу — полтора ведра,
Еще клала коренья да зелья лютого:
Загорелося во чаре да во серебряной,
Середи-то есть чары да есть пламя́ мече́т,
По бокам-то есть чары да искры сыплются.
Выходит на гридню да на столовую,
Выносит она чару да зелена вина,
Выносит она чару право́й рукой,
Во левой руке выносит свое чадо милое,
Подходит она ко столикам дубовыим,
Подходит к Скопину сыну Михайлову,
Близешенько она к нему подвигается,
Низешенько сама ему поклоняется:
«Уж ты ой еси, Скопин да сын Михайлов!
Поздравить надо нам любима крестника».
Говорит тут Скопин да сын Михайлович:
«А выпить мне та чара — живому́ не быть,
А не выпить мне чара — виновату быть».
А глядят ле, смотрят все русски бога́тыри,
Среди-то есть чары да то пламя́ мече́т,
По бокам-то есть чары искры сыплются.
Он понадеялся на силу на могучую,
На свою ле удачу да богатырскую,
Он пьет эту чару да за единый дух.
Сидит тут Скопин скоро не по-старому,
Не по-старому Скопин сидит, не по-прежнему,
Повеся он свою держит буйну голову;
Скакал ле со лавки, с дубово́й доски,
Через ти еще столики дубовые,
Он падал на середу кирпищат пол.
Да на то были русски-те богатыри,
Скочил еще стар казак Илья Муромец,
Подхватил он Скопина да за праву́ руку,
А скочил тут Добрынюшка Никитич млад.
А Добрыня-то хватил его за леву руку,
Поставили они его на резвы́ ноги,
Надевали на него его шубу куньюю,
Они клали его, право, пухов колпак,
Выводили Скопина да вон на улицу.
Его добрый-от конь стоит обузданой,
Он обузданой, конь его, обседланный,
Посадили его да на добра коня,
Отправили его да во свое место́.
вернуться
70. Скопин. Ончуков, № 60. Записано от И. В. Торопова.
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, выступающий в былине как Скопин Михайлович, — известный военачальник начала XVII в., племянник царя Василия Шуйского. М. В. Скопин-Шуйский (1586—1610) во главе русско-шведской армии освободил Москву в 1610 г. от осады ее войсками Лжедмитрия II. Популярность Скопина вызывала зависть бояр и царя Василия Шуйского, подозревавшего племянника в стремлении захватить московский престол. Приглашенный в крестные отцы к сыну князя И. М. Воротынского, Скопин был отравлен на крестинах его противниками, а непосредственно (чаша с ядом) — женой Дмитрия Шуйского, дочерью известного в царствование Ивана Грозного опричника Малюты Скуратова.
О подвигах и смерти Скопина слагались сказания и песни. С удалением во времени от изображаемого события забывались его конкретные детали и второстепенные персонажи; среда, знавшая былины, постепенно преобразовала историческую песню о смерти Скопина в былину (хотя сохранялись и собственно исторические песни о Скопине). Событие из Москвы перенесено в Киев, отравление происходит на пиру у киевского князя Владимира, реальные лица начала XVII в. — Скопин и дочь Малюты Скуратова — сидят на пиру вместе с Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем. Историческое событие получило эпическое оформление.