От тыи беды он нас повыручит,
От тыи от смерти безнапрасныи!»
Как тут это поганое Идолище
Взимает он калику на доспрос к себи:
«Да ай же ты, калика было русская!
Ты скажи, скажи, калика, не утай себя,
Какой-то на Руси у вас богатырь есть,
А старый казак есть Илья Муромец?
Велик ли ростом, по многу ль хлеба ест,
По многу ль ещё пьет зелена вина?»
Как тут эта калика было русская,
Начал он калика тут высказывать:
«Да ай же ты, поганое Идолище!
У нас-то есть во Киеве
Илья-то ведь да Муромец,
А волосом да возрастом ровны́м с меня,
А мы с ним были братьица крестовые;
А хлеба ест как по три-то калачика крупивчатых,
А пьет-то зелена вина на три пятачика на медныих». —
«Да черт-то ведь во Киеве-то есть, не богатырь был!
А был бы-то ведь зде да бога́тырь тот,
Как я бы тут его на долонь ту клал,
Другой рукой опять бы сверху прижал,
А тут бы еще да ведь блин-то стал,
Дунул бы его во чисто поле!
Как я-то ещё ведь Идолище
А росту две сажени печатныих,
А в ширину-то ведь сажень была печатная;
Головище у меня – да что люто лохалище,
Глазища у меня – да что пивные чашища,
Нос-то ведь на роже с локоть бы.
Как я-то ведь да к выти хлеба ем
А ведь по три-то печи печеныих,
Пью-то я ещё зелена вина
А по три-то ведра я ведь мерныих,
Как штей-то я хлебаю по яловицы есте русский!»
Говорит Илья тут таково слово:
«У нас как у попа было ростовского,
Как была что корова обжориста,
А много она ела, пила, тут и треснула.
Тебе-то бы, поганому, да так же быть».
Как этыи тут речи не слюбилися,
Поганому ему не к лицу пришли,
Хватил он как ножище тут, кинжалище
Со того стола со ду́бова,
Как бросил он во Илью-то Муромца,
Что в эту калику перехожую.
Как тут-то ведь Илье не дойдет сидеть,
Как скоро он от ножика отскакивал,
Колпаком тот ножик приотваживал;
Как пролетел тут ножик да мимо-то,
Ударял он во дверь во дубовую;
Как выскочила дверь тут с ободвериной,
Улетела тая дверь да во сени те,
Двенадцать там своих да татаровей
Намертво убило, дру́го ранило.
Как остальны татара проклинают тут:
«Буди трою проклят, наш татарин ты!»
Как тут опять Илюше не дойдет сидеть,
Скоро он к поганому подскакивал,
Ударил как клюшой его в голову,
Как тут-то он, поганый, да захамкал есть.
Хватил затем поганого он за ноги,
Как начал он поганым тут помахивать.
Помахиват Илюша, выговариват:
«Вот мне-ка, братцы, нынче оружье по плечу пришло».
А бьет-то сам Илюша, выговариват:
«Крепок-то поганый сам на жилочках,
А тянется поганый, сам не́ рвется».
Начал он поганых тут охаживать
Как этыим поганыим Идолищем.
Прибил-то он поганых всех в три часу,
А не оставил тут поганого на семена.
Как царь тут Костянтин-он Боголюбович.
Благодарствует его, Илью Муромца:
«Благодарим тебя, ты старый казак Илья Муромец!
Нонь ты нас еще да повыручил,
А нонь ты нас да еще повыключил
От тыи от смерти безнапрасныи.
Ах ты, старый казак да Илья Муромец!
Живи-тко ты здесь у нас на жительстве,
Пожалую тебя я воеводою».
Как говорит Илья ему Муромец:
«Спасибо, царь ты Костянтин Боголюбович!
А послужил у тя только я три часа,
А выслужил у тя хлеб-соль мягкую,
Да я у тя еще слово гладкое,
Да еще уветливо да приветливо.
Служил-то я у князя Володимира,
Служил я у него ровно тридцать лет,
Не выслужил-то я хлеба-соли там мягкия,
А не выслужил-то я слова там гладкого,
Слова у него я уветлива, есть приветлива.
Да ах ты, царь Костянтин Боголюбович!
Нельзя-то ведь еще мне зде-ка жить,
Нельзя-то ведь то было, невозможно есть:
Оставлен есть оставеш на дороженьке».
Как царь тот Костянтин Боголюбович
Насыпал ему чашу красна золота,
А другую-то чашу скатна жемчугу,
Третьюю еще чиста серебра.
Как принимал Илюшенька, взимал к себе,
Высыпал-то в карман злато-серебро,
Тот ли-то этот скатный жемчужок.
Благодарил-то он тут царя Костянтина Боголюбова:
«Это ведь мое-то зарабочее».
Как тут-то с царем Костянтином распростилися,
Тут скоро Илюша поворот держал.
Придет он на уловно это местечко,
Ажно тут Иванище притаскано,
Да ажно тут Иванище придерзано.
Как и приходит тут Илья Муромец,
Скидывал он с себя платья те каличие,
Разувал лапотцы семи шелков,
Обувал на ножки-то сапожки сафьянные,
Надевал на ся платьица цветные,
Взимал тут он к себе своего добра коня;
Садился тут Илья на добра коня,
Тут-то он с Иванищем еще распрощается:
«Прощай-ка нынь ты, сильное могуче Иванище!
Впредь ты так да больше не делай-ка,
А выручай-ка ты Русию от поганыих».
Да поехал тут Илюшенька во Киев-град.
Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром
Ездит Илья во чисто́м поле́.
Говорит себе таково слово́:
«Побывал я, Илья, во всех городах,
Не бывал я давно во Киеве,
Я пойду в Киев, попроведаю,
Что такое деется во Киеве».
Приходил Илья в стольный Киев-град.
У князя Владимира пир на ве́село.
Походит Илейко во княжо́й терем,
Остоялся Илейко у ободверины.
Не опознал его Владимир-князь,
Князь Владимир стольный киевский:
«Ты откуль родом, откуль племенем,
Как тебя именем ве́личать,
Именем величать, отцем чествовать?»
Отвечает Илья Муромец:
«Свет Владимир, красное солнышко!
Я Никита Заоле́шанин».
Не садил его Владимир со боярами,
Садил его Владимир с детьми боярскими.
Говорит Илья таково слово:
«Уж ты, батюшка Владимир-князь,
Князь Владимир стольный киевский!
Не по чину место, не по силе честь:
Сам ты, князь, сидишь со воронами,
А меня садишь с воронятами».
Князю Владимиру за беду пало́:
«Есть у меня, Никита, три бога́тыря;
Выходите-ка вы, самолучшие,
Возьмите Никиту Заолешанина,
Выкиньте вон из гридницы!»
Выходили три богатыря,
Стали Никитушку попёхивать,
Стали Никитушку поталкивать:
Никита стоит – не ша́тнется,
На буйной главе колпак не тря́хнется.
«Ежели хошь, князь Владимир, позабавиться,
Подавай ещё трех богатырей!»
Выходило ещё три богатыря.
Стали они Никитушку попёхивать,
Стали они Никитушку поталкивать.
Никита стоит – не шатнется,
На буйной главе колпак не тряхнется.
«Ежели хошь, князь Владимир, потешиться,
Посылай ещё трех богатырей!»
Выходили третьи три богатыря:
Ничего не могли упаха́ть с Никитушкой.
При том пиру при беседушке
Тут сидел да посидел Добрынюшка,
Добрынюшка Никитич млад;
Говорил он князю Владимиру:
«Князь Владимир, красное солнышко!
Не умел ты гостя на приезде учёствовать,
На отъезде гостя не учёствуешь;
Не Никитушка пришел Заолешанин,
Пришел стар казак Илья Муромец!»
Говорит Илья таково слово:
«Князь Владимир, стольный киевский!
Тебе охота попоте́шиться?
Ты теперь на меня гляди:
Глядючи́, снимешь охоту тешиться!»
Стал он, Илейко, потешиться,
Стал он богатырей попихивать.
Сильных-могучих учал попинывать:
Богатыри по гриднице ползают,
Ни один на ноги не может встать.
Говорит Владимир стольный киевский:
«Ой ты гой еси, стар казак Илья Муромец!
Вот тебе место подле́ меня,
Хоть по правую руку аль по левую,
А третье тебе место – куда хошь садись!»
Отвечает Илья Муромец:
«Володимир, князь земли Святорусския!
Правду сказывал Добрынюшка,
Добрынюшка Никитич млад:
Не умел ты гостя на приезде учёствовать,
На отъезде гостя не учёствуешь!
Сам ты сидел со во́ронами,
А меня садил с воронятами!»
Илья Муромец и Калин-царь
Как Владимир князь да стольнокиевский
Поразгневался на старого казака Илью Муромца,
Засадил его во погреб во глубокиий,
Во глубокий погреб во холодныий
Да на три-то года по́ры-времени.
А у славного у князя у Владимира
Была дочь да одинакая,
Она видит: это дело есть немалое,
Что посадил Владимир князь да стольнокиевский
Старого каза́ка Илью Муромца
В тот во погреб во холодный.
А он мог бы постоять один за веру, за отечество,
Мог бы постоять один за Киев-град,
Мог бы постоять один за церкви за соборные,
Мог бы поберечь он князя да Владимира,
Мог бы поберечь Опраксу Королевичну.
Приказала сделать да ключи поддельные,
Положила-то людей да потаенныих,
Приказала-то на погреб на холодный
Да снести перины да подушечки пуховые,
Одеяла приказала сне́сти теплые,
Она ествушку поставить да хорошую
И одежду сменять с нова-на́-ново
Тому старому казаку Илье Муромцу.
А Владимир-князь про то не ведает.
И воспылал-то тут собака Ка́лин-царь на Киев-град,
И хотит он разорить да стольный Киев-град,
Чернедь-мужичков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да голова срубить
Да со той Опраксой Королевичной.
Посылает-то собака Калин-царь посланника,
А посланника во стольный Киев-град,
И дает ему он грамоту посыльную.
И посланнику-то он наказывал:
«Как поедешь ты во стольный Киев-град,
Будешь ты, посланник, в стольном Киеве
Да у славного у князя у Владимира,
Будешь у него на широко́м дворе
И сойдешь как тут ты со добра́ коня,
Да й спущай коня ты на посыльный двор,
Сам поди-ко во палату белокаменну;
Да пройдешь палатой белокаменной,
Войдешь в его столовую во горенку,
На пяту́ ты дверь да поразмахивай,
Не снимай-ко кивера́ с головушки,
Подходи-ко ты ко столику к дубовому,
Становись-ко супротив князя Владимира,
Полагай-ко грамоту на зо́лот стол;
Говори-ко князю ты Владимиру:
«Ты Владимир, князь да стольнокиевский,
Ты бери-тко грамоту посыльную
Да смотри, что в грамоте написано,
Да гляди, что в грамоте да напечатано;
Очищай-ко ты все улички стрелецкие,
Все великие дворы да княженецкие
По всему-то городу по Киеву,
А по всем по улицам широкиим
Да по всем-то переулкам княженецкиим
На́ставь сладких хмельных напиточков,
Чтоб стояли бочка-о́-бочку близко-по́-близку,
Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину
Со своими-то войсками со великими
Во твоем во городе во Киеве».
(Приезжал посол в стольный Киев-град
Ко князю ко Владимиру на широкий двор.
Спущает коня на посыльный двор,
Сам идет в палату белокаменну;
На пяту он дверь поразмахивал,
Креста он не клал по-писаному,