Былины

Полагал он грамоту посыльную на золот стул,
И пословечно он, собака, выговаривал:
«Ты, Владимир, князь стольно-киевский!
Приочисти-тко улицы стрелецкие
И все дворы княженецкие;
Чтобы было где жить царю Калину
Со своею силушкой великою».
Поскорешенько посол поворот держал,
Садился он скорехонько на добра коня,
И он поехал по раздольицу чисту полю.
А Владимир-князь, в палатах княженецкиих
Он сидит да приужахнулся;
Говорит Владимир таковы слова:
«Как на почестный пир-пированьице
Съезжаются многие русские могучие богатыри
Ко славному ко князю ко Владимиру;
Как теперь ведают на Киеве невзгодушку,
Так не едут они ко князю ко Владимиру,
Сидят в своих палатах белокаменных,
Во комнатах во богаты рек и их!»
На пяту тут двери растворилися,
Приходит молодец в палату белокаменну,
Крест он кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
На все на три, на четыре на сторонки поклоняется,
Самому князю Владимиру в особицу
И всем его князьям подколенныим.
Сам он пословечно выговариват:
«Ласковый Владимир, князь стольно-киевский!
Послан я из заставы Московскоей
У русских у могучиих богатырей.
Есть подогнано литвы много поганы я
Ко славному ко городу ко Киеву.
Так ты накладывай нервы мисы чиста серебра,
Другие мисы красна золота,
Третьи мисы скатна жемчуга,
Отошли-тко эти мисы во чисто поле
Ко тому татарину поганому,
Чтобы дал нам поры-времени на три месяца.
Очистить улицы стрелецкие
И все великие дворы княженецкие».
Тут Владимир князь стольно-киевский
Шел скорешенько на погреба глубокие,
Накладывал первы мисы чиста серебра,
А другие мисы красна золота,
И повез тихий Дунаюшка Иванович
Эти мисы ко татарину поганому.
Дал-то им татарин поры-времени,
Поры-времени дал на три месяца
Приочистить улицы стрелецкие
И все великие дворы княженецкие.
В тую норушку, в то времечко
Ко славному ко князю ко Владимиру
Приходит еще молодец в палату белокаменну,
На пяту он дверь поразмахиват,
Крест он кладет по-писаному,
Поклон ведет по-ученому,
На все три-четыре на сторонки поклоняется,
Самому князю Владимиру в особину
И всем его князьям подколенныим.
Сам он пословечно выговариват:
«Дядюшка Владимир, князь стольно-киевский!
Дай-ка мне прощеньице-благословленьице
Повыехать в раздольице чисто поле,
Поотведать мне-ка силушки поганого».
Говорил ему Владимир, князь стольно-киевский:
«Ай же ты, любимый мой племничек,
Молодой Ермак Тимофеевич!
Не дам тебе прощеньица-благословленьица
Повыехать в раздольице чисто поле,
Поотведать силушки поганого:
Ты, Ермак, младёшенек, Младешенек,
Ермак, глупешенек.
Молодой Ермак, ты лет двенадцати,
На добром коне-то ты не езживал,
В кованом седле, ты не сиживал
Да и палицы в руках не держивал,
Ты не знаешь, споноровки богатырский:
Тебя побьет литва, поганая;
И не будет-то у нас богатыря,
То нам не на кого будет понадеяться».
Говорит Ермак, поклоняется:
«Ай же ты, дядюшка мой родныий,
Владимир, князь стольно-киевский!
Когда не дашь мне прощеньица-благословленьица
Повыехать в раздольице чисто поле,
Поотведать силушки поганого,
Так дай-ка мне прощеньице-благословленьице
Повыехать в раздольице чисто поле,
Посмотреть столько на силушку поганую».
Дал ему дядюшка прощеньице-благословленьице
Повыехать в раздольице чисто, поле,
Посмотреть на силушку поганую.
Шел он во свою палату, бедокаменну,
Одевал-то одежину забранную;
И шел он, Ермак, на широкий двор:
Седлал добра коня богатырского,
Заседлывал коня, улаживал,
Подкладал он потничек шелковенький,
Подклад ал на потничек седелышко черкасское,
Подтянул подпружики шелковые,
Полагал стремяночки железа булатного,
Пряжечки полагал чиста золота,
Не для красы, Ермак, для угожества,
А для ради укрепы богатырский:
Подпруги шелковые тянутся, - они не рвутся,
Стремяночки железа булатного гнутся, - они не ломятся,
Пряжечки красна золота, они мокнут, - не ржавеют.
Садился Ермак на добра коня,