Былинный сюжет — даже в пределах одного текста — дает нам картину движения, эволюции и трансформации, на нем лежит печать сложных внутренних преобразований, которые вносят в него существенные противоречия, неясности, элементы загадочности. Сюжет нередко движется как бы в двух планах: первый план — это «прямой» рассказ о происходящем, столь же прямо мотивированном, о поступках героев, как будто вполне ясных. Второй план скрыт, но наличие его ощутимо в эпизодах, которые не объяснить из первого плана, в ситуациях, плохо мотивированных либо не мотивированных вовсе.
В былине о Садко первый план — историко-бытовой: богатый новгородский купец отправляется с товарами за море, плывет маршрутом, который можно прочертить на карте; буря напоминает плывущим, что необходимо принести жертву морскому царю, и жребий достается самому Садко. До сих пор все повествование идет вполне реалистично, но с момента попадания Садко на дно морское первый план приобретает фантастический характер. Если следовать ему, то весь рассказ о пребывании Садко у морского царя воспринимается как сказка, плохо связанная с предшествующими эпизодами. Между тем отдельные намеки, подробности, сохраняющиеся в тексте, и особенно — сравнительно-типологический материал (сходные или аналогичные ситуации известны по другим эпическим памятникам) позволяют обнаружить второй, глубинный план содержания, согласно которому Садко — вовсе не жертва, а мифический жених, отправившийся в поисках суженой в «иной» мир, где он должен пройти брачные испытания. Согласно прямому рассказу, Садко до поры не подозревает о том, что он жених, ему грозит вечное пребывание на дне морском, если он ошибется в выборе невесты, но благодаря чудесной помощи он делает верный выбор, позволяющий ему вернуться домой. Как видим, сюжет дает весьма сложное переплетение мотивировок, которые противоречат одна другой, отменяют одна другую и вместе с тем вполне уживаются в пределах одного сюжета. Все дело в том, что одни мотивировки живут на поверхности повествования, а другие уведены в подтекст. Пример с Садко показателен для былин: всякий раз, когда в той или другой былине встречаются неясности, противоречия, недосказанности, необъяснимые ситуации, это означает, что в движении сюжета произошел сдвиг, что перед нами — след предшествующей традиции и пути к его пониманию идут через подтекст, который может быть раскрыт сравнительным анализом соответствующих мотивов.
Большинство их обладает устойчивыми значениями, как прямыми, так и кодовыми. Так, брачная поездка героя может быть описана прямо (поиск суженой), но и представлена мотивом охоты (жених — охотник, невеста — лань, лебедь), торговой поездки (жених — богатый купец), предложения чудесной постройки. Ключ к такому пониманию мотивов дает отчасти контекст той или другой былины, а отчасти — сравнение их со свадебными обрядами и песнями. Мотив зловещего сновидения в общем контексте значит многое: герою пересказывают сон, грозящий ему бедой, но он отвергает его. Это можно истолковать и как безоглядную решимость богатыря выполнить порученное дело, и как «знание» им предуказанности подвига и благополучного исхода борьбы, и как пренебрежение предсказанием. Другими словами, мотивы не просто средство развертывания повествования о происходящем, но они несут значения, связанные с раскрытием глубинного смысла событий, с характеристикой и оценкой поведения героев. В этом отношении мотив — важнейший художественный элемент эпоса.
В былинах мотивы нередко образуют своего рода блоки. Так мотив пира в княжеском дворце тянет за собою мотив чьего-либо хвастовства, или княжеской жалобы на беду, на отсутствие чего-то, или мотив княжеского обращения к собравшимся с просьбой выполнить поручение. В зависимости от того, какой из этих мотивов дан в былине, возникает следующий мотив (ответ на хвастовство, указание на выход из положения или как добыть князю желаемое, как и кем может быть исполнено поручение и т. д.). В виде блока мотивов описывается поединок богатыря с врагом: противники встречаются как равные, бьются одинаковым оружием, сменяя его; наконец, вступают врукопашную, и враг начинает одолевать богатыря, но тот в последний момент или получает чудесную поддержку, или вспоминает о неиспользованном оружии и переламывает ход борьбы в свою пользу. В тех случаях, когда борются родственники, не подозревающие о своем родстве, следуют еще дополнительные мотивы расспросов поверженного богатырем и взаимного узнавания. Можно сказать, что повествование в былинах движется закономерной последовательностью как отдельных мотивов, так и целых блоков. Сюжеты внешне строятся на неожиданных ситуациях, и это создает длительное напряжение (аудитория, даже много раз слышавшая былину, находится в состоянии обостренного внимания и ожидания развязки), но внутренне они развиваются по принципу предсказуемости, поскольку каждый новый мотив так или иначе подготовлен предшествующим, «задан» им. Поэтика эпического сюжета строится на сложном взаимодействии неожиданного и предсказуемого. В былинном творчестве наблюдается тенденция к усилению неожиданного в развязках. Это проявляется особенно в былинах, оканчивающихся гибелью героев. Как известно, нормой для эпоса является победа героя, преодоление им всех препятствий и благополучное возвращение. Трагические развязки воспринимаются как нарушение нормы (гибель богатырей в версиях «Камского побоища», смерть Сухмана и Данилы Ловчанина, гибель Василия Буслаева). Во всех этих случаях происходит не просто сюжетный сдвиг, замена мотива «победного» мотивом поражения — изменения происходят в самой концепции богатырства: эпический герой, успешно противостоящий прямому врагу, открытому злу, чужой силе, терпит поражение в столкновении со злом прикрытым, с криводушием, с непонятными силами судьбы.