Поехали они в чисто поле, розставил Иван Годиновичь бел шатер в чистом поли и стал с Настасьею опочив держать, а добрым молодцам говорит Иван таково слово: «Поедьте вы, удалые добрые молодцы, первое сто на лесы на темныя и убеите вы лань златорогую к моему столу брачному, |30| а другое мое сто молодых1 молодцев подите1 далече во чисто поле и убеите вы мне диково вепря. Вы гои естя, третие1 сто,1 вы, добрые молодцы удалые, подите вы на заводи тихие, насътреляите мне к столу брачному много гусеи и лебедеи».
И как розъехалась ево вся дружина хоробрая на ловы звериныя на |35| ево учястие великое. И как учюл поганои царь, что не стало красные Настасьи в Чернигове у гостя у Дмитрия, объвертывался он ясным соколом и скоро летел из за синя моря и к лесу темному, объвернулся он гнедым туром и выходил на поле на чистое, и объвертывался он молодым молодцом.
|40| Как будет он у шатра Иванова, сам зговорил таково слово: «Гои еси ты, молодыи Иван Годиновичь, выди ты вон из бела шатра полотняново, мне хочется с тобою переведатися и перемирье взять о краснои Настасье Дмитреевне». Выходил Иван Годиновичь, в однех чюлках и без чеботов, в однои сорочке и без пояса, имал Иван Годиновичь поганово царя за белы |45| руки, ударил царя о сыру землю матерую, налня под ним земля потряслася. Садился Иван царю поганому на белы груди, вынимал он свои булатнои нож, на мусате ножичек наставливает, хочет он у царища поганово спороть груди белыя и закрыть очи ясные. Възмолитца царищо поганое: «Ои еси ты, Настасья Дмитриевна, выди ты вон из бела шатра, |50| свор[от]ити с меня Ивана Годиновичя, яз тебя за собя возму, а станеш ты слыти царицею, и все орды нам поклонятся. А как ты будеш, Настасья, за Иваном за Годиновым, и тебе слыть будет1 холопкою во дворе у Владимера киевъсково». У всякие де у женщины волосы долги, а ум короток. Выходила Настасья из бела шатра, имала Ивана за белу ногу, своротила |55| ево с царища поганово. Садился царищо на белы груди молоду Ивану Годиновичю, вынимает свои булатнои нож, на мусатичке ножичек наставливает, хочет он спороть груди белые и закинуть очи ясные. Сам говорит таково слово: «Для тово яз тебе белых грудеи вскоре, Иван, не спорю, что ты скоро не спорол у меня». И привязал он Ивана ко сыру дубу кряковисту, |60| сам пошел, царищо поганое, к краснои Настасье Дмитриевне опочив держать в белои шатер.
По божье было по милости, а молоду Ивану по счястию, издалечя поля чистово прилетали два голубчика малешенки, садилися на тот сырои дуб. Выходил царищо из бела шатра, имал Иванов тугои лук и стрелял по тем |65| малым голубкам. Взвилася та высоко калена стрела под облаки, и пала та калена сътрела поганому царищу в голову, и раскололо ему буину главу против сердца ретивово, и ударило его о сыру землю матерую.
Выходила Настасья красная из своего бела шатра, сама зговорит таково слово: «Охти яз, молода, согрешила, от берегу отстала, а к другому |70| не пристала!» Възмолитца еи Иван Годиновичь: «Ои еси ты, красна Настасья Дмитриевна, отвяжи ты меня от сыра дуба кряковистого, а яз тебя не стану ни бить, ни мучить, толко лиш тебе поучение дам, как мужи жен учят». Отвязала молода Настасья красная Ивана от сыра дуба. Пришел Иван Годиновичь к Настасье в белои шатер, имал свою сабелку булатную |75| восътрую, сечет Настасье по колен ноги и руки по локот сечет, сам говорит таково слово: «Те мне руки и ноги не надобет, которые помогали царищу поганому». И отрезал Настасье нос з губои: «Ете мне губы не надобно, которые целовали царища поганово. Вот тебе, Настасья, воля на все на четыри стороны, хотя вдовои седи, хотя замуж поди».
|80| Мал чяс поизоидучи, приехали ис поля добрые молодцы его удалые, привезли питеры и едеры всякие. Проговорит Иван Годиновичь: «Не надобет мне ни питера ваша, ни ества сахарная, потому что яз для Настасьи красные немного сам1 головы не отстал от тово царища поганово Вахромия Вахромиевичя. Вы гои естя, мои братцы товарищы, отликие удалые |85| добрые молодцы, вы седлаите скоро добры кони, поедем мы к городу ко Киеву к великому князю Владимеру».
«Иван Годинович».