БЫЛИНЫ И ИХ ПЕРЕСКАЗЫ В РУКОПИСЯХ И ИЗДАНИЯХ XVII—XVIII ВЕКОВ
В старинных рукописях, начиная с XVII века, в сборниках и отдельных списках встречаются особого типа тексты, содержащие былинные сюжеты и именуемые «Повестями», «Сказаниями» и «Историями» (или «Гисториями»). В них донесено до нас десять былинных сюжетов, некоторые в единичных текстах («Михаил Данилович», отрывок — «Алеша Попович и Тугарин», «Иван Годинович»), другие — в нескольких («Ставр Годинович», «Михаил Поток», «Сухан») и даже во многих списках («Илья Муромец и Соловей-разбойник»). Три сюжета, входящие в эпос об Илье Муромце («Илья и разбойники», «Илья и Идолище», «Исцеление Ильи-сидня»), встречающиеся в устной традиции и как самостоятельные былины и в контаминации с другими сюжетами, в записях XVII — начала XIX века известны только в объединении с сюжетом «Илья Муромец и Соловей-разбойник».
Одним из главных вопросов в изучении этих текстов является вопрос о самой природе и происхождении их, о том, что же это такое: запись ли это устных народных произведений с голоса или по памяти, и какова в этом случае степень точности записи, прозаический ли пересказ когда-либо услышанной былины, подобный тем пересказам-побывальщинам, которые встречаются в сборниках былин XIX—XX веков, и кому тогда принадлежит подобный пересказ — исполнителю или писцу, автору записи, или это своеобразные обработки былинных сюжетов в виде повестей, быть может и сказок, созданных на основе былин? Вопрос этот до сих пор не разрешен, хотя ряд ученых в той или иной мере касался его, главным образом в применении к тем текстам, которые входили в поле их зрения.
Слабо освещен в науке и вопрос о литературной жизни повествований о богатырях. Правда, об отличиях текстов друг от друга, о группировке их на редакции говорилось при каждой новой публикации, но вопрос о том, какова специфика жизни текстов, имеем ли мы дело со случайными, механическими изменениями или с какими-то закономерными результатами работы книжника, не разрешался.
Многие тексты носят явные следы редакторской работы. Каков же смысл этой работы, похожа ли она на работу редакторов других древнерусских произведений, как и с какими целями изменялся текст, что оставалось от первоначальной записи и как писцы-редакторы относились к былинным особенностям своего оригинала? Наконец, какими литературными явлениями вызваны записи былин в рукописных сборниках, какие процессы развития литературы дали им возможность жить в этих сборниках, где ближайшие соседи повествований о богатырях? Вот те вопросы, которые неизбежно возникают при изучении рукописных повествований на былинные сюжеты.
Л. Н. Майков, один из первых публикаторов рукописных записей былинных сюжетов, высказал свои предположения об известных ему шести текстах XVIII века, излагающих былину об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, и о списке XVII века — «Повести» о Михаиле Потоке, которую он впервые опубликовал.
Группу текстов об Илье Муромце он считал воспроизведением былины прозой, без соблюдения размера стихов, отчего эти тексты «и писаны сплошными строками». Кроме того, он отметил, что «писавшие принуждены были подправлять свое изложение оборотами речи и спайками в книжном стиле».[1] Майков видел в этих текстах именно пересказ, а не литературную обработку. Это ясно из той аналогии, которую он проводил между данными рукописными записями и былинами с разрушенным стихом в записях XIX века. Напомнив замечания А. Ф. Гильфердинга о том, что олонецкие сказители затруднялись передавать былины «пословесно», без напева, и потому, если собиратель прерывал их и просил повторить то или иное место, они переходили на прозаический пересказ, Майков сопоставил с этим процесс занесения былин в рукописи в XVII—XVIII веках: «Полуграмотные записыватели их, следя только за их содержанием, а не за напевом и не за размером, не умели уловить все тонкости последнего, и, понятно, их записи сами собою облеклись в прозаическую форму». Иной, более совершенный, характер записи он видел в сборнике Кирши Данилова, где хотя былины тоже записаны без разделения на стихи, но сохранен песенный склад былин. Сборник этот, по словам Майкова, «обличает руку более искусного собирателя», сумевшего «приблизиться к тем приемам, которые употребляются современными собирателями».[2]
Среди всех известных ему текстов об Илье Муромце Майков выделяет список № 82 собрания И. Е. Забелина как изобилующий чисто книжными выражениями и даже вставками, которые, по его словам, «напоминают обработку русских сказок в известном старинном сборнике М. Д. Чулкова».[3] Майков отмечает также, что разрушение стиха и вставки книжных выражений преимущественно появляются в местах, которые, по терминологии А. Ф. Гильфердинга, могут быть названы «переходными» и которые при записывании «представляют наибольшую трудность».[4]
3
Там же, стр. 9. — Майков имел в виду сборник В. А. Левшина «Русские сказки». В то время, когда писал Майков, этот сборник приписывался М. Д. Чулкову.