Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков

Говорил ёму Владымир таковы слова:
«Ай же мужичищо-деревенщина,
Во глазах мужик да подлыгаешься,
Во глазах мужик да насмехаешься!»

(Гильфердинг, II, стр. 15).

Встречается также и изображение князя Владимира, высматривающего Соловья через «оконенку». Например:

Скрыл оконенку стеклянную,
Посмотрел на улицу на широку.

(Гуляев, стр. 59).

Отказ Соловья-разбойника свистеть по приказу князя Владимира очень известен в устной традиции, где обычно он встречается в формулах: «Не твое сегодня ем да кушаю, Не хочу тебя теперь я слушаться», «Не ты меня полонил, Не тебя хочу я слушати». Или:

«Я сегодня не у вас ведь обедаю,
Не вас я хочу и слушати,
А обедаю у стараго казака Ильи Муромца,
И его хочу я слушати».

(Рыбников, I, стр. 21).

Изображение пагубных последствий свиста Соловья имеет в устной традиции многообразную разработку, некоторые из картин содержат детали, близкие к тем, которые находятся в «себежских» текстах:

Сняло у палат верх по оконички,
Разломало все связи железныя,
Попадали все сильны могу́чи бога́тыри,
Упали все знатны князи-бо́яря,
Один устоял Илья Муромец.

(Киреевский, I, стр. 38—39).

Князи и бо́яра
И сильные могучие богатыри
С ног попадали,
Круты крыши со хором окаталися.

(Киреевский, IV, стр. 6).

Задрожали полаты белокаменные,
Посыпались стекла хрустальние.

(Гильфердинг, III, стр. 424).

Стары терема повалялися,
Новы терема пошаталися,
Околенки с окошечек посыпались.

(Рыбников, II, стр. 167).

Ср. в «себежских» текстах: «...у полаты небо провалилась, князи и бояры на землю попадали» (наст. изд., № 6); «...у князя Владимера кресла подломилис, и у полаты своды потреслиса, и все богатыри на землю попадали, а ветхие хоромы и совсем повалилис» (наст. изд., № 8) и т. п.

Большинство устных вариантов былины о Соловье-разбойнике заканчиваются казнью Соловья: он нарушает приказ Ильи Муромца свистеть в полсвиста и производит разрушения и другие беды. Илья Муромец убивает Соловья. Только в отдельных и очень редких случаях Соловей остается в живых с обязательством больше не разбойничать (Тихонравов — Миллер, отд. II, № 5 — здесь дети Соловья привозят выкуп; Григорьев, I, № 38). В двух вариантах Соловья заключают в погреб (Рыбников, II, № 127; Соколов — Чичеров, № 55). В «себежских» текстах, как мы видели, судьба Соловья не досказана.

Некоторые былины включают еще концовку о награждении Ильи князем и оставлении у себя на службе, как и в рукописных текстах. Правда, приведенная выше формула награждения, носящая эпический характер («казна не замкнута» и т. д.), в былинах о Соловье не встречается. Но суть награждения та же:

Чем же я теперь буду жаловать?
Бери у меня золотой казны,
Золотой казны несметныя,
Столько бери, сколько надобно,
.............
Бери в награду чин великиий.

(Рыбников, II, стр. 47—48).

В одном из вариантов князь Владимир, после расправы Ильи с Соловьем, сажает богатыря за стол —

За ества за сахарныя,
За напитки за медвеные,
И кормил и поил досыта,
И дарил его подаркамы великима
За услугу за великую.

(Рыбников, II, стр. 484).

5

К каким же выводам можно прийти в результате проведенного сопоставления?

Мы видим, что построение почти всех эпизодов «себежской» краткой редакции находит соответствия, иногда чрезвычайно близкие, в устных вариантах былины об Илье Муромце и Соловье-разбойнике. Многие мотивы и сцены рукописных текстов оказываются достаточно широко известными устной традиции. Компоненты, следы которых в устной традиции отыскать нельзя, единичны. Это прежде всего «Кутузовы села» и вопрос Ильи о казне. О том, что это могло быть в устной традиции, мы уже говорили; не сохранилось же в XIX—XX веках по той причине, по которой не сохранилось и наименование Себежа в его чистом виде: местное приурочение было для среднерусского и северного крестьянства слишком далеким. Судьба же «воровской казны», видимо, вообще мало интересовала народных сказителей, и данный мотив (вопрос Ильи о казне), отраженный в «себежской» редакции, легко мог быть забыт. Конечно, это только предположение, более, как нам кажется, вероятное, чем мысль о личном привнесении автора первоначального текста.