Отмеченные В. Ф. Миллером действительно яркие признаки позднейшего времени пронизывают все произведение, что не дает возможности считать их лишь привнесениями последующих писцов. Отражение исторической действительности XVI века в «Сказании», общий поздний облик произведения отмечали многие ученые, начиная с Ореста Миллера. Но, конечно, попытку А. В. Позднеева связать памятник с конкретными событиями эпохи (именно с походом Ермака в Сибирь)[71] следует считать совершенно неудачной и его выводы неубедительными.
Не опровергает положения о позднем возникновении «Сказания» и А. П. Евгеньева, утверждающая в своем исследовании о языке и стиле памятника устное его происхождение.[72] Но если это произведение — поздней эпохи, конца XVI или начала XVII века, то тем убедительнее опровергает концепцию об устной природе «Сказания» полное отсутствие в записях XVIII—XIX веков каких бы то ни было, хотя бы искаженных, обломков этой былины.
В настоящее время известно пять текстов «Сказания» — три, относящиеся к XVII веку, и два — к XVIII. Самый ранний список (наст. изд., № 35), открытый Е. В. Барсовым и названный им по заключительным словам списка «Богатырским словом», относится к 1642 году, два других текста XVII века (наст. изд., №№ 32, 33) — к последней трети этого столетия. Три текста (наст. изд., № 32—34) обнаружены были только в 40—50-е годы нашего столетия, но это увеличение количества вариантов памятника не прибавило чего-либо существенного к его характеристике, а лишь свидетельствует, что и он получил довольно интенсивную жизнь в рукописной литературной традиции.
Преемственную связь между текстами установить пока не удалось: все они при одинаковой композиции имеют некоторые различия в подробностях построения отдельных эпизодов; все они и похожи и близки друг к другу, совпадая каждый, порой текстуально, то с одним, то с другим вариантом, и в то же время каждый имеет своеобразные черты, отличается по особенностям фразировки от других. Одно ясно, что все пять восходят к единому источнику, который пересказывался каждый раз очень свободно при сохранении, однако, всей композиции в целом.
Наиболее значительные отличия от прочих четырех текстов имеет самый ранний, Барсовский вариант. Все эпизоды и описания переданы в нем с бо́льшими подробностями, он в большей степени, чем остальные, использует традиционные былинные приемы и формулы (в изображении сборов богатырей, стычки с врагами и т. д.). Остальные четыре в этом отношении сдержаннее, суше. Однако книжных формул и элементов стиля московских приказов и в Барсовском варианте не менее, чем в других.
Вообще же сопоставление стиля «Сказания» во всех пяти текстах со стилем других рукописных пересказов былин показывает сравнительно более слабую связь с устной традицией. В текстах «Сказания» значительно меньше устойчивых традиционных былинных формул, мало даже постоянных эпитетов. Наиболее близки к былинам те части, которые непосредственно опираются на былину об Илье Муромце и Идолище: эпизод встречи с каликами, идущими из Царьграда, сцена в палатах царя Константина (диалог с Идолом, его насмешки над физической якобы слабостью Ильи Муромца). Что касается Барсовского текста, бо́льшая близость которого к былинной фразеологии подчеркивалась всеми исследователями, писавшими о нем, то расцвечивание отдельных описаний эпическим стилем воспринимается в нем как нарочитая стилизация. Так, если описание седлания коней («учали на них класти седла черкасские, подтягивают подпруги шелку белово, у всех пряжи булатные, красному булату перепускнаго» и т. д.) действительно вполне соответствует традиционным формулам седлания в былинах, то изображение первой стычки богатырей с татарами явно сделано под былину с помощью некоторых сказочных формул и напоминает аналогичные стилизации в литературе XVIII века: «Не птички-соловьи рано в дуброве просвистали, свиснули, гаркнули багатыри багатырским голосом, да свиснули палицы булатные у Ильи Муромца с товарищи: полетели головы татарския!»
Необычность для былинного стиля данного параллелизма признает А. П. Евгеньева.[73] Выражение же «свиснули, гаркнули» и т. д. свойственно сказочному стилю, но отнюдь не былинному. Между тем это выражение повторяется в тексте еще три раза, а «птички-соловьи в дуброве» снова фигурируют в описании вторичной стычки богатырей с татарами. Все это описание (строки 160—165) тоже явно стилизовано.