Язык «Сказания» хотя в ряде мест и ритмичен, но опять-таки более далек от ритмического строя былины, чем многие пересказы былин об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, хотя некоторые ученые и пытались приводимые ими цитаты давать как стихотворные фрагменты. В этом отношении очень показательна цитация П. А. Бессонова. В IV выпуске «Песен, собранных П. В. Киреевским», он приводит в сносках, параллельно архангельскому варианту былины об Илье Муромце и Идолище в Царьграде, весь текст «Сказания» по Буслаевскому списку полностью. Считая его «народной былиной», но «с разрушенным складом и стихом», Бессонов пытается реконструировать стих: вставляет в квадратные скобки дополнительные слова, создает искусственно повторения. С нашей точки зрения, ритмичность языка «Сказания», которую нельзя, конечно, отрицать, — явление вторичного порядка, обусловленное несомненно хорошим знанием былинного материала слагателем «Сказания» и его стремлением создать на основе этого материала повесть о подвигах русских богатырей.
Таким образом, нам представляется наиболее правильным мнение о том, что «Сказание» — литературная композиция позднего времени (XVI или самого начала XVII века), сложенная на основе более ранних былин.
Изучение рукописных текстов в их соотношении с устной эпической традицией раскрывает различный по природе и происхождению характер текстов с былинными сюжетами, занесенных в списки XVII — начала XIX века. Одни из них представляют записи подлинных былин, сделанные вслед за исполнением, а также по памяти, или сравнительно точные копии с таких записей. Другие являются пересказами содержания былин, сохраняющими, однако, всю композицию устной былины, ее идейные и многие художественные особенности. Все эти тексты, хотя их точность и относительная, имеют в изучении эпоса большое значение как свидетельство живой традиции XVII—XVIII и даже XVI веков, так как некоторые копии XVII века восходят к более древним оригиналам.
Сопоставление этих текстов с записями былин от народных сказителей в более позднее время показывает, с одной стороны, устойчивые черты эпической традиции на протяжении веков, с другой стороны, вскрывает некоторые черты, когда-то принадлежавшие фольклорной традиции, но затем из нее исчезнувшие, — следы иных редакций, отражение старинного быта, оттенки в обрисовке персонажей и т. п.
Некоторые из пересказов включают то в большей, то в меньшей степени элементы сознательной литературной обработки, переводящие эти пересказы в план литературных произведений, основанных на былинном материале. Наконец, имеются и произведения с вымышленным сюжетом, однако крепко все же связанные с устной былинной традицией.
При всем многообразии типов воспроизведения былинного материала все эти произведения о богатырях, будучи положены на бумагу, воспринимаются и переписчиками, и читателями именно как повествования — «повести», «сказания», «истории». Включенные в поток рукописной литературы, они получали в условиях рукописной уже традиции новую, своеобразную жизнь. Тексты переписывались иногда без изменений, иногда с большими или меньшими изменениями, они сокращались или распространялись, приближались то к литературной, то к устной традиции. Наиболее отчетливо это видно в повествованиях об Илье Муромце.
Когда же могли возникнуть подобные повести: занимательные, фантастические, прочно хранящие былинные художественные и идеологические особенности? Какими литературными явлениями привлечены они, когда и в связи с какими читательскими запросами могли появиться и жить в рукописных сборниках повествования о богатырях?
Большинство дошедших до нас текстов относится к XVIII веку, но все они являются копиями. Кроме того, имеющиеся тексты XVIII века говорят о наличии повествований на все сюжеты уже в XVII веке. Так, старший текст об Илье Муромце (наст. изд., № 2) писан в первой четверти XVIII века и носит следы значительных изменений при переписывании. Его оригиналы несомненно относятся к XVII веку. То же следует сказать и о тексте первой четверти XVIII века на сюжет о Ставре (наст. изд., № 44). Тексты о Михаиле Потоке (наст. изд., № 37) и о Ставре (наст. изд., № 45), текст об Алеше Поповиче (наст. изд., № 27), повесть о Сухане (наст. изд., № 29) относятся к XVII веку. Следовательно, по датировке рукописей появление и бытование повествований о богатырях можно отнести к XVII веку. Изучение общественной и литературной жизни XVII века подтверждает этот вывод, показывает, что именно в XVII веке создались условия для включения в литературу повествований о богатырях.
Крестьянская война начала столетия и борьба с польско-шведскими интервентами, выступления крестьянства и демократических слоев посада за свои права в последующие десятилетия сильно сказались на всем общественном и культурном развитии страны. Назревает необходимость изменений в государственном и административном устройстве. Церковь постепенно утрачивает свое нерушимое влияние на жизнь и умы русских людей, да и сама переживает изменения, «раскол». Все более «обмирщается» русская литература, все меньше в ней нравоучительных повествований. Они становятся достоянием религиозной, церковной литературы. Для XVII века характерна социальная дифференциация литературы, а также более четкое разграничение ее на светскую и церковную.[74] Демократическая литература посада начинает играть все бо́льшую и бо́льшую роль. Демократическая интеллигенция, боровшаяся в XVII веке за свои права в общественной жизни и ставшая активным читателем и писателем, принесла с собою в литературу живой разговорный язык, сохранила навыки близкой ей устно-поэтической речи. Мировоззрение этой интеллигенции было близко взглядам народных певцов. Язык повествовательной и сатирической литературы насыщается образами устной поэзии, сказочными и эпическими мотивами. Роль фольклора в развитии литературы возрастает, и это связано с освобождением «человеческой мысли от власти господствующей религиозной идеологии».[75]