Из такого рода сборников, а иногда, может быть, и непосредственно из устной традиции некоторые былины попадали в печатные песенники. В «Собрании разных песен» М. Чулкова находим былины о Суровце-суздальце и об Илье Муромце на Соколе-корабле и несколько баллад эпического склада, которые в XIX—XX веках включаются обычно в сборники былин и именуются «былинами-балладами» — «Князь Роман жену терял», «Молодец и королевна» (сюжет былины «Дунай и королевна», но без имени героя), «Братья-разбойники и сестра», «Птицы», а также и пародийные былины. Все эти песни вошли затем и в новиковское издание песен 1780—1781 годов. В «Карманном песеннике» И. И. Дмитриева в разделе «Былевые песни» имеется сильно подправленная былина «Илья Муромец на Соколе-корабле».
Как видим, публикации былин в XVIII веке носят еще эпизодический, случайный характер. В самих изданиях тексты былин и близких к ним баллад особо не выделяются, а помещаются рядом с другими песенными текстами самого различного содержания. По этим публикациям не видно еще, таким образом, специального интереса к былинам как особому жанру, но они свидетельствуют о восприятии былин как песенных произведений.
Довольно значительны отражения русского былинного эпоса в литературных произведениях XVIII и первых лет XIX века. Хорошо известны постоянные обращения писателей этого времени к фольклору вообще с целью придать своим произведениям национальный колорит, зарисовать картины русского быта и т. д. К былинам же писатели обращаются главным образом при создании волшебно-героических произведений, столь характерных для литературы этого периода. Державин писал, что «из славянского баснословия, сказок и песен древних и народных... много заимствовать можно чудесных происхождений».[102] Из былин писатели заимствуют героев, их подвиги, краски для изображения персонажей и военных эпизодов, фантастику и т. д. Таковы «Сказки богатырские» В. А. Левшина («Повесть о славном князе Владимире киевском солнушке Всеславьевиче и о сильном его могучем богатыре Добрыне Никитиче», «Повесть о сильном богатыре Чуриле Пленковиче», «Повесть об Алеше Поповиче, богатыре, служившем князю Владимиру»), драматические произведения — Державина («Добрыня. Театральное представление с музыкою»), Крылова («Илья-богатырь. Волшебная опера в четырех действиях») и других, поэмы — Хераскова («Бахарьяна»), Н. Львова («Добрыня»), Николая Радищева, назвавшего свои поэмы «Алеша Попович» и «Чурила Пленкович» «богатырскими песнотворениями», Н. М. Карамзина («Илья Муромец. Богатырская сказка»).
Одни из этих произведений (Карамзина, Львова) связаны с былинами лишь именами героев, в других (Державина, Левшина) в несколько большей мере использованы в композиции отдельные былинные ситуации и в стиле — традиционные былинные выражения и приемы. Однако связь с народным эпосом остается чисто внешней. Былинный материал разукрашивается в духе популярных волшебно-рыцарских романов и повестей, заимствованные из эпоса эпизоды перемежаются с вымышленными во вкусе этой литературы положениями, русские богатыри превращаются в галантных рыцарей.
Вместе с тем в некоторых произведениях можно все же найти кое-какие отголоски живой эпической традиции.
В литературе XVIII века наблюдаются и иные формы обращения к былинам. В сборнике «Повествователь русских сказок» (М., 1787) встречаем опыт пересказа нескольких былин об Илье Муромце в их объединении, следовательно — обращение при создании произведения уже не к отдельным элементам былин, а к целостным сюжетам. Но автор опирается в данном случае не на устную традицию, а на лубок, повторяя всю композицию распространенного лубочного текста. Стилистически же оформляет свой рассказ в манере тех же модных в XVIII веке авантюрных волшебно-рыцарских повестей.
102
Г. Р.