Выбрать главу
голова у нево с пивнои котел, в плечах касая сажень, промеж бровми доброва мужа пядь, |315| промеж ушми колена стрела,

и разсадил князя со княгинею, и целует ея во уста сахарныя, а ест он по быку, а пьет по пивному котлу. И князь Володимер вельми об тебе соболезнует, что ты ево вь едакои печали оставил». И говорит Илья Муромец: «Ои еси ты, колечища прохожеи! Что у тебя силы нет или смелости?» |320| И рече прохожеи: «Во мне силы много, да смелости нет». И говорит Илья Муромец: «Ои еси ты, колечища прохожеи! Даи мне свою гуню в пятьсот пуд, шляпу в тритцать пуд, костыль сорока сажен: поиду в славнои Киев град. Вот тебе мои доброи конь богатырскои и вот тебе мое платье цветное и тугои лук!»

|325| И пошел Илья Муромец в Киев град, и пришел прямо на княженетскои двор, и идет к полатам белокаменным, и закричал и возопил по богатырскому: «Ои еси ты, Володимер князь, сошли мне, колечище прохожему, милостыню!» И увидел ево Володимер князь, и говорит таковы речи: «Поди ко мне, колечища прохожеи, в полаты белокаменныя, я тебя |330| накормлю и напою и золотои казны на дорогу дам». И вошел колечища прохожеи в ту палату, где сидит князь Владимер и Идолища нечестивои со княгинеи Апраксинои королевишнои и целует ея во уста сахарныя. А колечища стоит у печи и на него поглядывает. И Идолища просит есть. И принесли ему, нечестивому, быка целова жирнова, и он ево и с костьми |335| сьел. Илья Муромец, стоючи у печки, говорит: «У моево батюшки была такая та корова обьжерлива, обожралас и издохла». И на то Идолища ответу ничего не дал. И попросил Идолища пить. И принесли ему котел пива двенатцать человек, и он взял за уши, и выпил ево. Илья Муромец говорит: «Была у моево батюшки кобыла обьжерлива, обожралас да издохла». |340| И Идолища нечестивои не утерпел и стал говорить: «Ои еси ты, колечища прохожеи, што меня замаеш? Мне нечево тебя в руки взять и незачем над тобою рук сквернить. Не то што ты, каков у вас был Илья Муромец, я бы и с тем стычку дал». И богатырское сердце разгорелос и зговорил таковы речи: «Кали бы был Илья Муромец, он бы давно тебе, |345| сабаке, не спустил». И схватил с себя шляпу, и ударил ево в голову так силно, что прошиб стену полат белокаменных, и, взявши туловища, на двор выкинул. И стали на тои радости ясти, и пити, и веселитца. И великии князь Владимир Илью Муромца великими похвалами возвеличил, и причел в силныя могучия богатыри.

|350| И сеи истории конец.

27

[АЛЕША ПОПОВИЧ И ТУГАРИН ЗМЕЕВИЧ]

...и над силными [мо]гучими боготыри, лишь не шути нат Тугарином Змиевичем: Тугарин Змеевич, ус[е]рдия добрая, не любит шутки тоя чежелыя». Что взговорит млад Алеша Попович: «Государь ты, ласков князь Владимер киевско[и], али ты, государь, с княгинею не в любви живеш, |5| что промеж вас болван сидит нетесоно[и]?» Что взговорит чашник фрязин Матвеи Петрович: «О[и] еси ты, млад Алеша Попович, не шути ты шуткою несво[и]скою нат Тугарином Змеевичем: Тугари[н] Змеевич, усердия доброва, не любит шутки тежелыя». Что взговорит чашнику млад Алеша Попович: «О[и] еси ты, фрязин Матве[и] Петрович! Не печалу[и]ся ты об |10| Олеше Поповиче, печалу[и]ся о Тугарине Змеевиче; а за меня печалуетца спас и пречистая богородица».

И приходит день к вечеру, а уже идет пир на вечере, подадут еству девятую лебят белою. И как будет пир навеселе, учели князи и бояре напиватися и силныя могучия богатыри похвалятися, что в[з]говорит ласков |15| князь Владимер киев[скои]: «Есть ли мои чашник фрязин Матвеи Петрович! Налеи чару в полпятя ведра меду слатково за Тугарина Змеевича здравие». И подносит великии ласков князь Владимер киевскои меду слаткова Тугарину Змеевичю чару в полпята ведра, и он ее выпивает одитным духом досуха. После того подносили ту же чару меду слатково младу |20| Алеше Поповичю, и Олеша Попович, прикушев, подает Торопу, слуге своему парапку; а сам говорит такова слово: «О[и] еси ты, Тороп, слуга парабок! Прими чару меду слаткова в полпята ведра: сам пе[и] и подле себя подчива[и] князе[и] и бояр и свою братью силных могучих боготыреи. Не бут ты обжирчив в Тугарина Змиевича: у нас была у батюшка моего |25| у Федора, попа соборного, корова обжерчива — шотчи на поварню да барды опилас»...