Мы со старшиной воюем вместе с июля сорок первого года, с того самого дня, как сформирован наш батальон.
До войны Лисицын работал в кожевенной промышленности инспектором по качеству. Он прекрасный пулеметчик: в гражданскую войну был командиром взвода в Первой Конной.
Хозяин он тоже образцовый, но, как говорит интендант батальона, майор интендантской службы Гаевой — длинный, тощий, беспокойно-суетливый человек, — за Лисицыным нужен хороший глаз.
Однажды Гаевой собрал всех старшин на курсы и четыре дня преподавал им правила точного учета продовольственного и обозно-вещевого хозяйства, напирая главным образом на то, что все захваченное в боях немедленно должно быть учтено, взвешено, пересчитано, заактировано, заприходовано, и обо всем должно быть доложено лично ему или начальникам ПФС и ОВС. Старшинам было показано несколько форм докладных, годных на этот случай. Докладными больше всех заинтересовался мой старик. Он со скрупулезностью допытывался у Гаевого, в какую графу вписывать те или иные предметы, как вписывать, надо ли все делать под копирку карандашом или обязательно на всех экземплярах писать чернилами. Гаевой, как рассказывали мне позднее, был очень растроган таким внимательным и добросовестным учеником и, поставив его в пример другим, хотел даже объявить ему благодарность в приказе по батальону.
Однако все дело испортил сам Лисицын.
К концу четвертого дня был устроен экзамен. Пришел командир батальона. Гаевой, чтобы блеснуть перед ним знаниями своего лучшего ученика, вызвал:
— Старшина Лисицын.
— Есть старшина Лисицын! — гаркнул мои бравый старик и, вскочив, вытянул руки по швам.
Гаевой задал ему такую задачу:
— Ваша рота во время наступления захватила продовольственный склад. Что вы будете делать?
— Немедленно заберу все продукты себе, товарищ майор.
— Как вы будете доносить об этом в батальон?
— Это, товарищ майор, смотря сколько какого продовольствия будет. Если лишку чего, я, конечно, могу поделиться, а то — чего ж доносить зря.
— А учет? — спросил Гаевой, наливаясь кровью.
— Когда ж заниматься учетом во время боя? — развел Лисицын руками. — Некогда.
— Что? — Гаевой даже подскочил. — А чему я вас учил здесь четыре дня?
Лисицын сконфуженно молчал.
— Вот смотрите, товарищ подполковник, — обратился Гаевой к Фельдману, который еле сдерживал улыбку под усами. — Каков командир роты, таков и старшина. Яблочко от яблоньки недалеко падает!
На меня Гаевой очень был сердит. Недели за три до совещания старшин он вызвал к телефону всех командиров рот и сказал нам следующее:
— Подумайте, как сделать у себя походные вошебойки.
— Да зачем они нам! — взмолился командир третьей роты капитан Филин. Белье чистое, санинструкторы каждую неделю проверяют рубахи, спим на еловых лапах, банимся каждые десять дней, зачем они нам…
— Вы что, товарищ Филин, — закричал Гаевой. — Думаете, это мне одному нужно? Это распоряжение начсанупра армии.
— Ну, так, может, это где и нужно, только не у нас, — поддержал Филина командир второй роты старший лейтенант Скляренко. — Есть же в батальоне дезкамера.
— Вот придумайте, — стоял на своем Гаевой. — И выделите каждый по лошади.
— Зачем?
— Возить.
— Еще не хватало, — сонно пробасил командир первой роты, лейтенант Колычев. — У нас и так лошадей в обрез.
В самом деле, затея с походными вошебойками выглядела очень комично. Это был, конечно, плод фантазии какого-то не в меру старательного армейского чиновника. Не говоря уже о лишней обузе, они нам, попросту говоря, были совершенно не нужны. За все время войны у нас ни разу не было обнаружено вшивости. Солдаты регулярно мылись, носили чистое белье, а для профилактики существовала батальонная дезкамера, которой вполне хватало для того, чтобы обслужить все роты.
— Я придумал, — сказал я.
— Ого! — обрадовался Гаевой. — А ну, давай, рассказывай.
— Надо будет сделать фанерный или тесовый ящик, на манер нужника, с крышей. Лучше фанерный, легче перевозить. Достанете нам фанеры?
— Попробую.
— Вот. В одной стенке сделать небольшую дверь, в другой — небольшое окошечко. Внутри поставить печку, трубу вывести в крышу. Рядом с печкой поставить табурет. Санинструктор входит в вошебойку, запирает за собою дверь, затапливает печку и садится на табурет.
— Зачем? — удивленно спросил Гаевой.
— Погодите, не перебивайте. Как только санинструктор уселся, солдаты сейчас же, в порядке строгой живой очереди, подают ему через окошечко свои рубахи, и санинструктор начинает водить ногтями по швам.