Между ними протиснулась Оленька, обхватила колени Мальвиды и попросила: “Не уходи далеко или возьми меня с собой!”
Искандер подхватил дочь на руки: “Оленька, куда ты хочешь уйти? Ты же дома с папой!”
“Не хочу с папой. Хочу с мамой!” — зарыдала девочка.
“Вы видите, что вы наделали?” — сердито упрекнул Искандер. Мальвида оттолкнула его руку от дверного косяка, схватила зонт и выскочила на улицу. Он выбежал за ней с плачущей Оленькой на руках и крикнул вслед: “Обязательно приходите завтра!”
Мальвида поспешно завернула за угол, чтобы не слышать рыданий Оленьки, и огляделась. Уже совсем стемнело, но дождь прекратился. Придется взять омнибус, — это, конечно, большой расход при ее скудных сбережениях, но сердце колотилось безумно и не было сил идти пешком домой через два парка и Найтсбридж.
В нескоро подошедшем омнибусе свободных мест внизу не было, пришлось взобраться на империал. Хоть сиденья там были мокрые, но зато, когда омнибус свернул к набережной Темзы, сверху открылся восхитительный вид на очерченный туманными фонарями Вестминстерский собор.
“Как мне быть, как быть?” — воскликнула Мальвида вслух. К счастью, народу на империале было мало, и ее никто не слышал. В ее смятенной памяти замелькали образы прошедшего вечера — потухший взгляд Искандера, ожесточенные лица разбушевавшихся детей, вкус мокрой от слез щечки Ольги на ее щеке. Она вспомнила, как маленькие ручки Ольги обхватили ее шею, и душа ее всколыхнулась острым предчувствием любви.
МАРТИНА
Так завершился второй акт драмы в русском стиле — Оленька отвергла отца и на всю жизнь осталась с Мальвидой.
Сначала это было незаметно: в конце концов, сердобольная Мальвида переехала в дом Герцена и занялась воспитанием всех его детей, — не только обожавшей ее Оленьки, но и настороженно неприязненных Саши и Таты.
МАЛЬВИДА
Случилось это через неделю после того вечернего разговора, когда она опять дошагала до Риджент Парка. Стоял удивительный для осеннего Лондона день — хоть и не солнечный, солнечные дни случались там нечасто даже летом. Но и не вполне хмурый, а с веселыми солнечными прорехами в быстро бегущих облаках, отчего на душе становилось легче и теплей.
В одну из таких прорех неожиданно ворвался топот детских ножек по усыпанной гравием аллее, и прямо на Мальвиду из-за поворота выбежали Саша и Тата. Они на секунду застыли перед ней в изумлении и вдруг хором догадались: “Вы к нам?” Мальвида не успела ответить, как вслед за ними в поле зрения вступил явно измученный Искандер, тянущий за руку упирающуюся Оленьку. Оленька вырвала ладошку из ладони отца, устремилась к Мальвиде и прижалась мордашкой к ее колену. Саша и Тата, как зачарованные, последовали за сестренкой и тоже вцепились в юбку Мальвиды с криком: “Пойдем к нам!” Потрясенная этой атакой Мальвида сказала подошедшему Искандеру: “Если хотите, я перееду к вам прямо завтра”. И переехала.
МАРТИНА
Герцен вздохнул с облегчением и занялся любимым делом — начал писать мемуары и обдумывать издание эмигрантского журнала. Жизнь в доме стала налаживаться, мудрая Мальвида наняла горничную, которую постаралась оградить от жестоких детских проказ. Да и саму энергию этих проказ постаралась понизить и сгладить, за что дерзкие старшие дети не особенно ее жаловали. Но терпели и даже слушались.
Постепенно возникало ощущение, что дом Герцена уже не разоренное гнездо с готовыми выпасть и разбиться птенцами, а нормальный дом, в котором живет нормальная семья. Картина и впрямь получалась трогательная: дружная семья сидит вокруг стола в уютной, со вкусом обставленной столовой, за окном на фоне туманного лондонского неба качаются деревья любовно ухоженного сада. Семья небольшая, почти образцовая — мужчина лет сорока, женщина слегка за тридцать и трое красивых, отлично воспитанных маленьких детей. В камине горит огонь, из кухни доносится вкусный аромат хорошо прожаренного мяса, горничная, полька Ганна, меняет тарелки, повар, итальянец Франсуа вносит очередное блюдо. Мир и благодать!
И все-таки чего-то недостает. Почему я не верю этой семейной идиллии? Уж не потому ли, что мне неясны отношения между мужчиной и женщиной? Он ей не муж, она ему не жена, но и не любовница, однако он проводит в ее обществе долгие лондонские вечера и ведет с ней за завтраком сокровенные разговоры о самых интимных вещах. Детям она не мать и не гувернантка, она не получает никаких денег за свое участие в семейной жизни, ей даже приходится подрабатывать на стороне уроками музыки, однако дети ее слушаются и делятся с ней своими детскими проблемами. Она упорно изучает русский язык и даже пытается переводить на немецкий язык прямо с пылу с жару — тоже бесплатно! — мемуары отца детей, которые будут впоследствии прославлены в России под титлом “Былое и думы”. Но сначала — в Германии — благодаря ее переводу.