Но возвратимся к зиме, первой военной зиме. Бритова отмечает в своем дневнике: «20 декабря 1941 года. Вот уже несколько дней занимаемся тем, что убираем из залов снег. С 13 до 14.30 по радио передавали «Травиату».
31 декабря. Транспорт не ходит. Домой шла пешком несколько часов…
1 января 1942 года. В музее устроили детский утренник. Вечером - мороз до 34 градусов ниже нуля.
9 января. Холодно. Картошка 15 рублей. Керосин кончился…
15 января. Норма хлеба снижена до 500 граммов.
16 января. Несу доченьке котлетку…
24 января. Холодно. В музее не горит свет. Весь день убираем из залов снег.
28 января. В музее - очень холодно. Темно. Ночевала в библиотеке».
Из письма Ирины Александровны Кузнецовой Марии Зосимовне Холодовской (январь 1942 г.): «Писали ли Вам о том, как сотрудники музея сейчас забавно выглядят в ватных кацавейках и штанах. Николай Ильич Романов был потрясен - я как раз работала рядом с ним в библиотеке, когда увидел Антонину Николаевну Водо в таком виде. Но быстро пришел в себя и даже нашел какой-то комплимент. Вид, правда, довольно необычный, но по крайней мере тепло…»
«5 февраля. Три раза ходила за хлебом, но его так и не привезли.
11 февраля. Дровяной вопрос…»
- Ох, как остро стоял этот дровяной вопрос! - подтверждает бывшая в то время хранителем скульптуры отдела западноевропейского искусства Дебора Соломоновна Либман. - Ездили на лесозаготовки на несколько недель, а то и месяцев. Особенно доставалось Болотниковой и Лосевой. Наверное, как самым выносливым. Тогда им выдавали валенки - в музее было всего две пары, телогрейки и ватные штаны. Дрова завозили вначале на завод «Станколит», а уж оттуда на трамвае доставляли на Кропоткинскую площадь. И на санках - в музей. Все участвовали в этом. Впрягались в санки по три человека. Наша «тройка» состояла из Водо, Вольской и меня. Как-то так устали, что не заметили грузовика, и тот слегка наехал на нас. Очень перепугались за… санки! Как же без них будут дрова возить в музей?!
За день перевезти все дрова с площади в музей не хватало сил, - продолжала она, - поэтому на ночь кто-то из нас оставался сторожить их. Но мальчишки все равно растаскивали поленья. Особенно, если караулила Елена Ивановна Смирнова, деликатнейший человек. Она только увещевала «грабителей», но они, естественно, ее не слушали…
17 апреля 1942 г. Хочется есть… Но все же приятно, что наступила весна!
Очень трудно было пережить долгую зиму 1941/42 г. Но столь ожидаемая весна принесла новые, не менее сложные проблемы. Таявший снег, а затем дожди образовали бурные потоки воды, которые неудержимо хлынули в залы нижнего этажа и в подвалы, затапливая снесенные туда экспонаты, в основном гипсовые изваяния. Греческий и Итальянский дворики, Белый зал превратились в огромные водоемы. Те самые две тысячи скульптур, которые осенью опустили в подвалы, пришлось поднимать теперь по лестницам, на тех же женских руках, но еще по колено в ледяной воде.
В марте 174 наиболее значительные гипсовые работы перевезли на одну из станций метро. Об этом договорилась в Моссовете Вера Николаевна Крылова.
Вода угрожала библиотеке. Отсыревшие стены покрылись плесенью. Сырость, всепроникающая и, казалось, ничем неистребимая, прочно впиталась в здание. Трудно было бороться с ней горстке людей.
Но тем не менее понемногу музейный быт налаживался. Работали при свете коптилки, отдыхали, а порою и жили по несколько дней, особенно «загородники», в единственном отопляемом «буржуйкой» помещении. Его прозвали «барбизоном», поскольку раньше в нем экспонировались картины французских художников барбизон-ской школы. Знаменитый гостеприимный «барбизон»! Его с теплым чувством вспоминают все, кто хоть раз в нем побывал. Вся музейная жизнь начиналась и кончалась здесь. В «барбизоне» проводили собрания, читали лекции, обсуждали войну, хлеб, жизнь свою, музейные заботы. В «барбизоне» встречали горячим чаем и вниманием всех, кто приходил сюда с добрым словом и делом. Дети сотрудников здесь учили уроки, Владимир Дмитриевич Блаватский рассказывал о боях под Москвой, в которых он участвовал, а Сергей Николаевич Тройницкий, о котором я скажу позже, об истории и искусстве Франции. Сюда же пришло горестное известие о гибели в московском ополчении мужа Надежды Николаевны Погребовой - Дмитрия Алексеевича Ушакова.
В «барбизоне» висела карта европейской части страны, на которой линия фронта обозначалась флажками. Обычно день и начинался с их передвижения: удрученно - на восток, с радостью и ликованием - на запад. 23 ноября 1942 г. Бритова записывает в дневник: «Началось успешное наступление у Сталинграда. Ура!… В «барбизоне» утром было минус 5, а вечером плюс 10». И дальше почти каждый день она упоминает о победоносном продвижении наших войск.