«Штрихи биографии» — наиболее значительные главы, вся проблемная нагрузка книги — в них. Именно здесь много сказано не только о Ленине, но прямо или косвенно — о современности.
Вот он пишет о цельности характера и мировоззрения Ленина, об отсутствии в нем внутренних противоречий и компромиссов, и вдруг настолько неожиданный переход к современности, к очень известному несколько лет назад политическому деятелю, что останавливаешься даже в некотором недоумении. Их и противопоставлять-то нечего, настолько несоизмеримы эти личности — Ленин и Никсон! Но послушаем автора, вернее, приведенное им признание одного из приближенных бывшего американского президента — Джеба Стюарта Магрудера: «Мы были морально устойчивыми людьми в личной жизни, но не имели понятия о морали гражданской. Вместо того, чтобы руководствоваться в государственных делах принципами своей личной морали, мы приняли принципы политического поведения, продиктованные президентом, и результат был трагичным для него и для нас». И на той же странице слова В. В. Воровского о Ленине: «В общественную жизнь он ушел весь без остатка, спаяв с нею и свое личное существование. Вся его личная жизнь — рабыня его общественной деятельности». Размышляя о самых острых вопросах современности, о проблемах, волнующих всякого думающего человека, Егор Яковлев ищет и находит ответ на эти вопросы у Ленина. Обнажая ход своих мыслей, он делает и нас, читателей, сопричастными их движению. И поэтому глубоко естественным кажется итог размышлений, видимый так: невозможно быть нравственной личностью, когда твоя личная и гражданская мораль не совпадают.
Если принять за истину, что каждый человек, будь то гений или посредственность, проживает две жизни — одну, значимую для общества, вторую, частную, для себя, — то иногда (см. вышеприведенную цитату из Воровского) может показаться, что этой «второй» жизни у Ленина просто не было, что вся его личность без остатка растворена в революции. Так, да не так… Были привязанности, азарт, была нетерпимость. Не случайно на страницах книги часто звучит глагол «любить». Любил мать. Любил Кремль. Детей. Не любил «новых» поэтов. Позерства… Многого не любил.
Литературный портрет, как и портрет, создаваемый графиком, состоит из штрихов. Только штрихи на гравюре — это тонкие, мелкие линии, сливающиеся в единое целое, а портрет, который стремится воссоздать Яковлев, состоит из глубоких черт личности В. И. Ленина. Некоторые главы так и названы: «Убеждения», «Достоинство», «Мужество», «Характер».
Часто автор возвращается к одной и той же ленинской черте — к его трудолюбию. Мы привыкли применительно к Ленину повторять выражение «титанический труд». Но за этим словосочетанием поразительное качество выдающейся личности: умение, нет, не только умение, желание, необходимость работать все свое время и, отдыхая, тоже работать. «У меня ничего другого нет», — обронил как-то Владимир Ильич в ответ на просьбы домашних поменьше работать во время болезни. В этом не аскетизм, а серьезная человеческая потребность. Все, что делал Ленин, он делал с азартом, замечает Е. Яковлев. Не могу не привести выдержку из книги, которая, думается, объясняет интерес автора к этой черте Ильича:
«Постоянно натянутая струна мыслей и чувств кому-то представляется ненужной растратой энергии: зачем отдавать каждому поступку столько страсти, для чего принимать так близко к сердцу каждое дело, которым занят? Но в той же мере и людям противоположного характера нестерпимо безразличие, спокойная отстраненность от всех дел — все это представляется для них почти смертельной остановкой…»
И так — по всей книге: рассматривая факты биографии Владимира Ильича, иногда редкие, новые для читателя, иногда общеизвестные, автор стремится найти для них свое объяснение. Много, например, всегда говорилось о скромности В. И. Ленина, в настоящей книге приводится тоже немало примеров, свидетельствующих об этой его черте. Однако примеры влекут за собой авторскую мысль, ее движение. «Скромность? Между тем нравственные законы нашей партии убеждают, что коммунист не может достичь такого служебного положения, при котором принятые для всех установления ему не обязательны, а соблюдение их — свидетельство скромности. А в основе эпизодов, о которых шла речь, — суровая, чрезвычайно жесткая требовательность Ленина к Неукоснительному исполнению существующих законов и порядков…»
Широко известен эпизод: весной восемнадцатого года Председатель Совета Народных Комиссаров объявил строгий выговор управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу за повышение жалованья ему, В. Ульянову (Ленину). Версия «скромности» Яковлева не удовлетворяет, ему хочется представить случившееся во всей реальности. В пятом томе «Биографической хроники» накануне 23 мая, когда и было написано распоряжение Председателя СНК, он находит упоминание о докладе секретаря Совета Горбунова Ленину об изменении в размерах жалованья — в сторону повышения — наркомам и членам коллегий в связи с ростом индекса цен, обесцениванием денег. Однако размеры вознаграждения утверждены Совнаркомом, как быть? В числе прочих зарплата повышена и ему, Ленин и начинает с себя: объявляет выговор Бонч-Бруевичу, наказывает и Горбунова. Наркомы прочтут распоряжение, поймут…
Ленин бывал и суров, и взыскателен, чаще всего по отношению к «своим». Так было, когда он узнал, что в Москве пытаются защитить руководителей, которые допускали злоупотребления с распределением жилья. Ленин был особенно резок, нелицеприятен. «…Чем же я сейчас занят? — размышляет автор книги. — Уж не стараюсь ли я обезопасить Владимира Ильича от нападок? Да нет, просто от души разделяю и колкости и издевки, которых немало в ленинских документах. И не будь всего этого, образ Ленина лишился бы, как мне кажется, очень важных, привлекательных, естественно принадлежащих ему черт».
Искренность, доверительность интонации, выверенность авторской позиции, прямота, небоязнь поделиться с читателем своими наблюдениями и догадками — несомненное достоинство книги Е. Яковлева. В соперничестве историка и журналиста, несомненно, побеждает журналист.
Книга написана человеком, который, о чем бы ни писал, как бы ни углублялся в прошлое, заряжается от настоящего, от живого импульса, конкретного впечатления… Историку, чтобы описать ночь на 25 октября 1917 года и появление Ленина в Смольном, вовсе не обязательно самому мерить весь путь Ленина от конспиративной квартиры до смольненских дверей; Яковлев же прошел по тем же улицам в тот же час суток.
Для того чтобы написать о Ленине в восемнадцатом году, исследователю иного плана вовсе незачем обходить Кремль по стене. Не для того же, чтобы убедиться — «здесь не то что часовой — колесница пройдет, ни за что не задевая», или ощутить под ногой стертость ступеней, а под ладонью, какая она, «холодная изнутри старая кирпичная кладка», или увидеть над головой «квадрат неба весенней голубизны».
Библиотеку Ленина в Кремле он откровенно обозревает глазами человека наших дней. Замечая среди книг Ильича стихи Эриха Мюзама «Земля в огне», напоминает о том, чего уж не мог знать Ленин — Мюзама замучили в фашистском концлагере. Шагнет в газовую камеру вслед за детьми Януш Корчак, чья книга «Как любить детей» тоже стоит на полке в личном собрании Владимира Ильича. Ну, а разве нет тут «обратной связи», которую воспринимаешь скорее чувством, чем умом, разве подлинность идей Мюзама и Корчака не подтверждена их героическим концом, разве идеи Ленина и вся его жизнь — не единое целое?
Однако, смею думать, без столь личного авторского восприятия и «участия» в событиях не было бы этой книги; другая была бы, а этой не было бы. Несомненное обаяние очерков Яковлева для читателя как раз в соприсутствии, в свежести и непосредственности восприятия, во внутреннем толчке, который ведом каждому хорошему репортеру, потому что без этого пережитого, пусть малого, но обязательного потрясения репортаж останется бледным, бесстрастным. Здесь же, в книге Е. Яковлева живая цепочка от автора к читателю действует безотказно. Ею, кстати сказать, искупаются и некоторые недостатки книги — неровность стиля, в иных местах облегченность комментария в сравнении с фактом…